Причиной гениальности художника, стала ужасная болезнь

Ну, ничего не могу с собой поделать — люблю я сумасшедших. С ними как-то веселее живется. Поверьте, стоит вам найти в искусстве своего «чокнутого» мастера, и скука вас уже никогда не потревожит. Ведь главная особенность таких великих сумасбродов в том, что однажды затеяв с вами разговор, они его уже не закончат.

У меня так и случилось. Только вот я никого не искал. Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес (Francisco José de Goya y Lucientes) − этот старый поехавший испанец — сам нашел меня.

Искусство − очень тонкий инструмент, и, вступая в диалог с тем или иным произведением, вы должны быть хорошо подготовлены. В противном случае, даже самое великое творение пройдет мимо и не оставит никакого следа в вашей жизни. Это как работать скальпелем по граниту — камню все равно, а инструмент затупится. В этом отношении мне очень повезло: когда я впервые видел поздние картины Гойи, выставленные в Прадо, я был по-настоящему (со всей сверхчувствительностью пятнадцатилетнего подростка) несчастен из-за первой любви, закончившейся неудачей. Сатанинские обряды, каннибализм, оргии, изображенные на полотнах испанского мастера, нашли благодатную почву.

Никто не рождается гением. Гениальность — это очень долгий путь, и каждый проходит его по-своему. Самое интересное в том, что по-настоящему талант Франсиско Гойи развился только под закат его жизни, в момент абсолютного отчаяния в жизни художника. Ему было уже больше 70-ти лет, он ушел с должности придворного живописца, уже не ходил на заседания испанской академии искусств, в которой был председателем, жил в полном уединении. И именно тогда, балансируя на грани безумия, страдая от старческой немощи и глухоты, он сделал то, что ему не удавалось совершить всю жизнь — отбросил все старые правила и создал абсолютно новый стиль в изобразительном искусстве. Художник впервые творил не ради денег, а для себя и никому не показывал свои полотна — миру они стали известны только после смерти мастера.

 
Его жизнь всегда была погоней за славой и богатством. Наверное, таким образом Гойя пытался воздать должное своей матери, происходившей из обедневшего дворянского рода и вынужденной выйти замуж за обычного ремесленника. Гойя был третьим ребенком в семье, и никто не возлагал на него особенных надежд. Его произведения никого не поражали, не выигрывали ни на каких конкурсах. Он был посредственностью, отчаянно пытавшейся пробиться к звездам. Труды не пропали даром, и постепенно он добился успеха. Это был бы отличный пример исполненной американской мечты, знаете, такой self-made man. Действительно, сын ремесленника в итоге стал придворным художником, сумел сколотить огромное состояние…

Если бы не последний этап в жизни Гойи, он так и остался бы одним из многих: его картины были бы известны только узкому кругу специалистов и висели бы в самых неприметных местах в картинных галереях. Долгое время он не создавал ничего собственного. Он шел протоптанной дорожкой, повторял приемы, изобретенные еще Веласкесом, только с меньшим талантом («Портрет королевской семьи»), и жил в почете и славе, ведь публика обычно не любит ничего нового.

В жизни обласканного славой придворного живописца все изменила болезнь. В 1793 году Гойю разбил паралич. Причины этого недуга остались неизвестны, мы знаем только одно: до конца поправиться мастеру так и не удалось. Он навсегда остался практически глухим. К личным бедствиям добавились еще и другие факторы. Во Франции того времени кипела революция. Мир полнился рассказами об ужасах «Якобинского террора». И именно в этот момент Франсиско Гойя создал свои первые работы, написанные не на заказ. Это его серия офортов «Капричос». Разум мастера впервые оказался в состоянии глубокого сна, из которого часто рождаются гениальные творения. У Гойи родились чудовища, не отпускавшие его уже до самого конца жизни.

Стоит ли говорить, что офорты не имели успеха. Свет их не заметил, продажи провалились, но сам художник ликовал — впервые он получал настоящее удовольствие от того, что делает. Мастер реалистической живописи, будучи в преклонном возрасте, решил полностью изменить свой метод. И картины, до этого молчавшие, вдруг заговорили, даже не просто заговорили, а закричали! Ведь о том, что происходило тогда в Испании, можно было только кричать.

Французские войска оккупировали страну, восстание в Мадриде было жестоко подавлено. Тогда и возникла вторая серия офортов под названием «Бедствия войны».

Художник, всегда стремившийся показать этот мир прилизанно-прекрасным, использовавший в своих картинах только светлые и жизнерадостные тона, обратился к черному. Одной из самых интересных картин этого периода является «Третье мая 1808 года в Мадриде». Это то полотно, на котором умирает свет.

Сцена происходящего убийства отвратительна, и все безмолвные свидетели пытаются закрыть глаза руками, отвернуться, лишь бы ничего не видеть. Все вокруг тонет во тьме, и только один, приговоренный к смерти, напоминающий Христа, с недоумением смотрит на своих палачей. Его фигура ярко освещена, на нем одежда светлых тонов. Вот-вот произойдет выстрел, и свет исчезнет с полотен Гойи навсегда. Это было только начало преображения, масштаб которого по-настоящему виден в «Черных картинах» Франсиско Гойи.

«Все мы, все мы в этом мире тленны», − писал один известный русский поэт. Эту простую истину испанский художник постигал очень долго, и, постигнув, полностью отдался тому ощущению безысходности, которое рождает в людях предчувствие скорого финала. В начале 1820 года Гойя перенес еще одну тяжелую болезнь, после которой уже окончательно удалился от света. Странная насмешка судьбы: жизнерадостному художнику, всегда мечтавшему быть в центре внимания, нужно было полностью удалиться от мира и замкнуться в своей печали, чтобы создать то, за что его и запомнили потомки.

Состарившийся мастер купил себе дом недалеко от Мадрида на берегу реки Мансанарес. Это место назвали «Дом Глухого», правда, больше он походил на дом ужасов. Только представьте себе, каково находиться в помещении, где на всех стенах изображены такие картины! Вот когда в сыне ремесленника проснулся настоящий творец! Никакого разума, никакого детального изображения, зато какая экспрессия! Художник больше не работал кистями. В творческом экстазе он рисовал пальцами, рисовал не на холстах, а прямо на стенах, и все чудовища, дремавшие в его голове столько лет, вырвались наружу.

Это безумие, это страх, это животный ужас, тотальное одиночество и полная безысходность. Особенно я хочу обратить внимание на одну картину. Она называется «Атропос». В греческой мифологии это старшая из трех богинь судьбы, на которой лежит главная задача — перерезать нить жизни. Иначе говоря — это смерть. Вот только на картине Гойи фигур не три, а четыре, и напоминают они не красивых сестер, а жутких ведьм из страшных сказок.

Полотно выполнено в изжелта-черных тонах. Жуткие старухи парят в воздухе то ли над болотом, то ли еще над какой-то безрадостной местностью. На зрителя смотрит только центральная фигура. На ее лице жуткая ухмылка, она будто спрашивает:

«Ты хочешь быть счастливым? Ну, давай, насмеши меня еще больше…»

Картина каждое утро смеялась над своим мастером, когда он спускался вниз к завтраку, а «Сатурн, пожирающий своих детей», наверное, способствовал улучшению пищеварения старого художника.

Но спокойно, читатель, у этой истории не грустный финал, Гойя не покончил с собой, не умер в забвении, нет. Мне кажется, что ему просто нужно было в определенный момент погрузиться в самую тьму, чтобы потом был лучше виден свет. Так оно и случилось.

Уже на самом закате жизни, живя в Бордо и обучая свою маленькую дочь живописи, он вновь сумел изобразить счастье на своих полотнах. Это одна из его последних картин «Молочница из Бордо». Сколько светлого в ней!

Темные краски видны только в правом верхнем углу картины как напоминание о той буре, которая уже прошла.

Он умирал счастливым, отбросив регалии, за которыми гонялся всю жизнь. Рядом с ним не было придворных, только любимая женщина и любимая дочь, пошедшая по стопам отца и ставшая известной художницей, но это, как говорится, уже совсем другая история.