Почему снобы – это авангард человечества?
Самые жуткие снобы – это рабочий класс. Посмотрите хотя бы, как они нападают на премьер-министра Дэвида Кэмерона. И за что? Из-за его экономической политики? Нет. За то, что он франт.
Нет худшего сноба, чем обиженный простолюдин. Он жалуется, что вы воротите нос от его акцента. Но он не видит никакого противоречия в том, чтобы ненавидеть акцент выпускников Итона. Я знаю рабочий класс. Я провел первые полтора десятка лет жизни в съемной квартире над бакалейной лавкой в Эссексе.
Если не считать среднего класса, разумеется. Всех этих понтовщиков, которые никак не могут для себя решить, правильнее ли называть туалет «умывальная» или «мужская комната». Которые думают, что за рулем паршивого седана, о котором что-то говорил по телевизору Джереми Кларксон, они будут выглядеть сексуально.
За исключением, конечно, всех этих пижонов с двойными подбородками, которые думают, что если они ходили в частную школу, весь мир задолжал им по гроб жизни.
Все мы снобы. Снобизм – воздух, которым мы дышим. Снобизм – наш хлеб насущный и кровь в наших жилах.
Долгие годы нам твердили, что теперь наконец мы живем в бесклассовом обществе. Да, старые классовые границы порядком затерлись: в какой момент безработного банкира исключают из среднего класса? Когда принимают в средний класс водопроводчика из Восточной Европы? Но это вовсе не значит, что снобизм мертв.
Когда-то говорили, что когда один англичанин открывает рот, другой англичанин начинает его ненавидеть. Но сейчас для этого ему и рот открывать необязательно. Мы и так уже его ненавидим! Мы достигли такой виртуозной техники снобизма, что можем возненавидеть ближнего с первого взгляда.
Излишняя полнота указывает на ваш социальный статус так же однозначно, как клеймо на лбу (только бедные не следят за своей фигурой). Точно так же обстоят дела с розовым, ухоженным, умиротворенным личиком: наш министр финансов Джордж Осборн наверняка родом не из рабочих кварталов. Вам ни к чему открывать рот: мы уже все про вас поняли, потому что мы – несносные снобы. Впрочем…
…Быть снобом – это не так уж и плохо.
Отправимся на пляж. На идеальный, восхитительный пляж на краю света – пляж из фильма «Пляж», где Леонардо ДиКаприо размышлял о красоте нашей маленькой голубой планеты, лапал французскую девушку и убивал акулу. Пляж с золотым песком, известняковыми скалами и таким изумрудным морем, как будто оно сделано из цветного стекла.
Чтобы попасть на этот пляж, надо сначала долететь до Бангкока, пересесть на местный рейс до Пхукета, купить билет на паром или нанять катер до Ко-Пхи-Пхи, и пожалуйста – вы на пляже Майя.
Вы можете туда поехать. Но зачем?
Дело в том, что едва вы доберетесь до пляжа Майя на Ко-Пхи-Пхи, вы увидите, что он переполнен туристами. Заторы из катеров ожидают очереди у причала, плотная толпа покрывает каждый метр пляжа. Вы намеревались попасть в отшельничий рай, но оказались в туристическом аду.
Море – голубое, в точности как на экране. Берега девственны, утесы живописны. Но пляж поруган, испорчен, загублен. Какая горькая ирония, что именно этот пляж из романа Алекса Гарленда, прославленный фильмом Дэнни Бойла, постигла такая судьба.
Я стоял на пляже Майя и старался сосредоточиться на красоте пейзажа, а тем временем бандиты из северных краев позировали со своими татуированными девками и пачками наличности (так уж принято у бандитов из северных краев), а азиатские девушки махали рукой в объектив камеры, а незатейливые австралийцы почесывали в паху и тупо пялились в мобильники. Ко мне подошел капитан нашего катера.
– Ну что, двигаемся? – сказал он.
– Хорошая мысль, – быстро ответил я.
Пляж Майя – одно из красивейших мест на земле. Но ни он, ни я не могли оставаться здесь ни минуты.
– Они погубили это место, – произнес капитан, и я подумал: «Вот сноб». Но из зеленовато-коричневой мглы его вайфареров Ray∙Ban на меня глядело лишь мое собственное отражение.
Все мы в чем-нибудь снобы. Есть кофейные снобы, которых невозможно затащить живыми в те места, где «маккьято» подают в стакане. Есть музыкальные снобы, отказывающиеся признать, что композиция группы «Бостон» More Than a Feeling – великолепная вещь. Есть киноснобы, арт-снобы, фонетические снобы и сарториальные снобы.
Говорят, что лучшие университеты Британии автоматически отсеивают абитуриентов, которые в школе в качестве необязательных предметов выбрали бизнес или правоведение. Почему? Потому что они снобы, считающие всех школьников, сдававших экзамен по бизнесу или правоведению, невежественными и неотесаными хамами.
Есть винные снобы и гастрономические снобы. И есть туристические снобы вроде меня и моего капитана, которые желали бы оказаться на лучшем в мире пляже, но не хотят, чтобы остальной мир последовал туда за ними. Потому что тогда бесценная красота превращается в никчемную дешевку.
Кто-то может подумать, что снобизм – это глупое предубеждение, но все совсем наоборот. Предубеждение порождается невежеством.
Снобизм возникает из знания. За ним стоит немалый опыт.
Когда мне было 20 лет, вы могли бы высадить меня на пляж Майя и с моего лица не сходила бы счастливая улыбка. Толпа туристов меня бы не беспокоила. Бандиты с пачками наличных, безмозглые школьницы, толстяки в плавках – ничто не мешало бы мне блаженно плескаться в теплом голубом море.
Сейчас я знаю больше. Нет знания без скорби. Я вижу пляж Майя глазами, которые повидали многое и понимают, насколько испоганен всемирной славой этот райский уголок. Я не просто не могу им наслаждаться – меня тошнит от одного его вида. Он вызывает у меня такой приступ оголтелого снобизма, что я вынужден оттуда бежать. Снобизм рождается из любви.
Сноб – это не жлоб. Жлобы только ненавидят – это все, что они умеют.
Снобы любят. С самоотречением, с безумной страстью, с восторгом, которые так легко сбраживаются в ярость.
Ресторанный критик Джей Рейнер написал недавно восхитительно снобскую заметку о мясе. «Заказывать хорошо прожаренный стейк – преступление против пищи», – восклицал он, имея в виду, что те, кто не любит мясо, истекающее кровью, не имеют права не только на еду, но и на жизнь.
Рейнер выступил в защиту не только кровавого мяса, но и недооцененных прелестей снобизма. И он совершенно прав. Если бы не гастрономический снобизм, мы питались бы только быстрозамороженными полуфабрикатами. «Снобы – авангард человечества», – скандирует Рейнер, прежде чем перейти к новой порции ругани в адрес тех, кто любит стейк не так, как любит его он. И хотя я предпочитаю говядину средней прожарки, снобизм Рейнера не может меня не восхищать.
Посмотрите на его статью мельком, и вам покажется, что автор поливает бранью всех, кто не разделяет его мнения. Но вчитайтесь внимательнее, и вы поймете, что это – любовный сонет. Хорошо, пусть сонет, посвященный куску сырого мяса, но вы не станете отрицать глубину чувства. Снобам не все равно. Их презрение – просто камуфляж безраздельной, бескомпромиссной любви.
Как нечто столь прекрасное может быть так опошлено? – вот вопрос, который мучает сноба. Винный сноб страдает над бутылкой полусладкого, гастрономический сноб – над креветочным коктейлем (кстати, любопытно, что коктейль из лобстеров почему-то вполне приемлем).
Снобизм – это просто аллергия на невежество, ненависть к посредственности, отвращение к второму сорту. Сноб сгорает от любви. Любви к девственному пляжу, к благородному вину, к неиспорченной креветке. Сноб ненавидит китч, треш и банальщину, и это отличная позиция, потому что лучше смотреть в ночную синеву неба, чем в голубое стекло бутылки Blue Nun. Сноб поклоняется совершенству в еде и в вине, в блеске солнца и прохладе тени – во всем.
Но разве у тех туристов нет права порезвиться в волнах Майя? Кто мы, чтобы заставлять людей любоваться шедеврами искусства, а не фотографиями котят? Разве невежды и неучи не имеют права на снисхождение? Имеют.
Но сноб питает надежду, что однажды невежды будут просвещены. Что толпа на пляже поймет, что губит красивейший уголок природы. Что она закажет бифштекс с кровью. Что они врубятся, наконец.
«Долгие годы они держали это место в секрете», – вздыхает Ричард в фильме «Пляж», и в его словах слышится подлинная тоска. Как бы он ни любил это место, он знает, что лучше бы ему никогда не ступать на эти берега.
Итак, вот что я называю снобизмом. «Нелицеприятное осознание своих прошлых ошибок» – так называл его Кери Грант, и в этом что-то есть. Сноб содрогается от мысли, что когда-то мог пить ликер Baileys, или наслаждаться лапшой «Доширак», или нежиться на пляже, покрытом бесчисленными телами в первой стадии солнечного ожога.
Мы ужасаемся воспоминаниям о своем собственном прошлом – грубости наших чувств, примитивности наших вкусов, ограниченности взглядов. Когда-то я встречался с девушкой из такой хорошей семьи, что она ни разу не пробовала растворимый кофе до того дня, пока не покинула родительский дом.
Снобизм – это сожаление о том, какими мы были.
Кто такой «сноб» и откуда он взялся?
Значение слова сноб в словарях современного русского языка толкуется чаще всего следующим образом:
- в России до 1917 года — человек, стремящийся походить на представителей высшего общества (путем подражания соответствующим манерам, вкусам и т. д.) и пренебрежительно относящийся ко всему другому;
- человек, считающий себя носителем высокой интеллектуальности и изысканных вкусов.
Несмотря на пометку с датой, первое значение используется и в современной жизни. Что же касается второго, то его можно немного дополнить: снобами часто называют людей, которые либо необоснованно претендуют на аристократичность и интеллектуальность, либо ведут себя высокомерно, либо то и другое вместе. Слово имеет неодобрительный оттенок.
Существительное сноб появилось в русском языке в середине XIX в. как заимствование из английского. В 1848 году был издан роман Уильяма Теккерея «Книга снобов, написанная одним из них». Известность автора и произведения послужила распространению слова snob за пределами Англии.
Обратимся к этимологии английского snob.
Во многих источниках излагается на этот счет весьма занимательная версия. Утверждается, что данное слово образовано путем сокращения латинского выражения sine nobilitate, т. е. «без благородства». Будто бы в конце XVIII века в списках пассажиров английских кораблей рядом с фамилиями людей незнатного происхождения ставили сокращенную пометку «s. nob.».
Это делалось для того, чтобы не пригласить таких пассажиров по ошибке вместе с «благородными» господами на обед к капитану. Сходным образом составлялись и списки гостей на приемах в богатых домах: сокращением «s. nob.» отмечали тех, о чьем появлении слуга должен был возвестить без называния титула.
Также есть версия, что эта пометка использовалась для обозначения незнатных учащихся в списках Оксфордского и Кембриджского университетов. Если учебное заведение посещал король, таких студентов не приглашали на мероприятия с его участием.
Истории интересные, но, по всей видимости, не соответствующие истине. В этом солидарны и английские, и российские языковеды. Если обратиться к русским этимологическим словарям, то ни одной из вышеизложенных версий про латинское «s. nob.» там обнаружить не удастся.
Авторы возводят слово snob в значении ‘человек, стремящийся подражать представителям аристократических слоев’ к английскому snob ‘сапожник’. Об этом же говорится и в англоязычных научных источниках, например, в «Оксфордском словаре английского языка».
Слово snob в английском языке впервые зафиксировано в конце XVIII века. Оно диалектное, первоначально обозначало сапожника или его ученика. К сожалению, больше ничего о его происхождении не известно. Примерно тогда же, на исходе XVIII столетия, учащиеся Кембриджского университета действительно ввели это словечко в свой обиход.
Слово snob меняло значения относительно быстро: начав с ‘сапожника’, оно затем стало обозначать вообще людей с невысоким положением в обществе. И к середине XIX столетия снобами уже называли тех, кто стремился имитировать принадлежность к «благородным и богатым», кто всячески подражал им, выказывая презрение по отношению к «нижестоящим».
Литература:
Большой толковый словарь русского языка. / Сост. и гл. ред. А. С. Кузнецов. – СПб., 2000.
Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. — Т. 4. — М., 1940.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. — Т. 3. — М, 1987.
Шанский Н. М., Боброва Т. А. Школьный этимологический словарь.— М, 2002.
Определение снобизма
Начну с определения приблизительного.
Снобизм – это подчеркнутая гордость своей принадлежностью к некоему, формально или неформально определенному кругу общества, воспринимаемому как особый и лучший («элитарный»), и ревниво блюдущему свою чистоту (несмешиваемость с окружающим миром).
Вообще, если не считать, что гордость – порок (это вопрос тонкий, ведь гордость будто бы еще не чванство), а также допустить вполне возможное, что некий круг действительно составили какие-то исключительно талантливые или достойные в чем-то люди (почему нет?), то и не поймешь из этого определения, почему слово снобизм носит столь однозначно негативный смысл.
Главное зло снобизма даже не в том, или не только в том, что «круг достойных» должен, в целях поддержания своей чистоты, не подпускать к себе посторонних и тем самым недостойных, осуществлять на всех уровнях фейсконтроль, а это обязательно сопряжено с известными гадкими качествами в самих достойных.
Настоящее дело в следующем. «Круг», поскольку это круг определен не по формальным признакам (то есть не вроде Академии наук или не дворянский) – это определенный набор установок: ценностей, мнений, вкусов. Зло начинается уже тут – с самого начала. Как только возникает в людях гордость принадлежностью к подобному кругу, так и кружковые предпочтения становятся для них – в первую очередь – признаками их самоидентификации, знаками различия, элементами особого стиля, по которым сноб опознает уважаемых и редких «своих» в море презираемых чужих.
А вместе с тем эти предпочтения перестают быть делом их собственного разума, личной совести и индивидуальных предрасположений. Все умственные и нравственные способности сноба пойдут на то, чтобы, в случае необходимости, защитить общие кругу сакральные установки, как дело чести, но не на то, чтобы признать факты или уяснить себе свое собственное мнение.
Всякая групповая спесь неминуемо придет к фальши, поскольку истина – одна на всех. То есть мы видим потерю ума, совести и искренности, и причем, совершенно и в строгом смысле по фарисейски, воспринимаемые самим снобом именно как высшие духовные проявления.
За коллективной спесью (гордостью это уже не назовешь) следуют, таким образом, настоящие догматизм и лицемерие. Эти дурные свойства прямо-таки востребованы снобизмом, даже если они как будто и не были востребованы самими ценностями, мнениями и вкусами духовных зачинателей «круга».
Так что снобизм – если быть точным – это спесь принадлежащих к какому-то замкнутому кругу, воспринимаемому ими как особо достойный и оберегаемому от внедрения посторонних, общие ценности, мнения и (или) вкусы которого становятся уже внешними признаками их самоидентификации, общим знаковым стилем поведения, и соответственно подменяют в каждом из них собственные ум, совесть и вкус, т.е. повергают в характерные (спесивые) ложь, фальшь и манерность. Это настоянные на коллективной спеси, и выработавшие свой узнаваемый стиль, догматизм и лицемерие.
Необходимое примечание. – Во времена массовой информированности, реальный узкий круг пишущих и вещающих снобов (а другие не столь заметны) превращается в широкий, или точнее дисперсный виртуальный, снобистские установки перенимаются и тиражируются желающими того подражателями.
Сладость снобизма теперь может вкусить в какой-то мере всякий и каждый, кого природа снабдила соответствующей страстишкой – достаточно знать, например, к какой радиоволне подстроиться. «Фейсконтроль» – экстаз снобизма; а тут каждый может, с одной стороны, его избежать, с другой – даже и в какой-то мере практиковать самому.
Ибо, если в реальный салон «пущать» кого попало ни возможности, ни желания у «допущенных» нет, то в виртуальный – есть и возможность, и желание (это – «рейтинги»). В общем, снобизм, как это ни удивительно звучит, стал достоянием улицы. Не думаю, конечно, чтобы снобы «с улицы» пользовались реальным уважением у тех, которые прямо в эфирах называют друг друга на ты и по уменьшительным именам, обнаруживая невзначай личное знакомство; но это для широких масс и не важно.
В принципе, это ничего не меняет и для понимания самого явления снобизма – в тех и других он один и тот же.
Подражатели, как известно, пересаливают, но и оригиналы, если хоть кого-нибудь в этой среде можно назвать оригиналом, «солят» достаточно круто – этого требуют public relations, иначе бы публика о них и не ведала. Копии, встречаемые на каждом шагу, стоят образца.
Снобизм и искусство: сноб атакует
Снобизм, как искусство стиля, – весьма прилипчивая болезнь искусства. Которое ведь со стилем работает и, за недостатком таланта у его творцов, легко в него, что называется, «западает». То есть, вырождаясь, подменяет стилем – суть. Об околохудожественной среде и говорить нечего, салонной жизни без снобизма не бывает.
За последние полтора столетия эта профессиональная болезнь искусства привела, можно сказать, к трагическому исходу.
Стиль – это организация, гармонизация чего-либо; без того в себе, что важнее него, сам стиль – в сущности, ничто. Совершенная пустота. В конце концов, «чистый стиль» обязан порвать даже с чистой эстетикой – скажем, красивыми пропорциями или цветосочетаниями.
Теперь искусство, символом которого может служить известный квадрат, нарисованный по линейке и замазанный черной краской по белому фону, превратилось в «пиар для пиара»: оно не нуждается более ни в профессиональных умениях художника, ни, по существу, в каком-либо душевном отклике зрителя (или может даже вызывать в нем отвращение, все равно), и существует только за счет созидаемых околохудожественной средой рейтингов.
Так что и публичные выходки («перформенсы») вроде рисования гигантского пениса на разводном мосту или спаривания в публичных местах вполне могут считаться, при соответствующем пиар-сопровождении, относящимися к этой же примечательной художественной традиции.
Это правда, что опознать высшее достижение искусства может не каждый и не сразу. Но идиотизм и хамство – каждый и сразу.
Стараниями сноба, искусство стало настоящим заповедником для тщеславных пакостников. У искусства действительно есть некоторые привилегии относительно моральных прописей, и сноб вовсю ими злоупотребляет. Можно увидеть на картине (или скорее коллаже, ведь на рисование уже ни способностей, ни трудолюбия ни у кого почти нет) – композицию из церквей с клизмами вместо куполов.
Или можно похлебать кока-колу из раны Христа и т.д., как на выставке в Центре Сахарова (о, бедный уважаемый Андрей Дмитриевич! наверное он в гробу переворачивается). Но в последние годы специально отведенных мест для «художественного эксперимента» светскому пакостничеству уже мало.
Прошли времена, когда сноб изображал гордую неприступность и проявлял чванство лишь контактно. Теперь он переходит в атаку – хочет уже не просто презирать, а прямо оскорблять, и «эпатирует публику», то есть задирает и хамит, повсеместно. Тот же пенис на мосту, например.
И наплевать в душу верующим надо теперь прямо у них в доме – прямо в церкви. «Мальчик Ваня пукнул в храме» (слова и музыка Макаревича); причем надо поправить автора, что реальный «Ваня» все-таки не просто оплошал, а сознательно выбрал место для своего перформенса: терпите!
Пора, кажется, оговориться, что автор этих строк – неверующий. (Как кстати и либерал, то есть сторонник частной собственности, разделения церкви и государства, принципа сменяемости власти и пр.). А примеры с оскорблениями религиозных чувств я привожу чаще всего потому, что тут наносящие оскорбление знают заведомо, как и вся публика заведомо знает, что именно для кого-то составляет святое… Да ведь именно поэтому и выбирают его мишенью!
Все, о чем я говорю, поистине дико – но ведь все это не оценки, все это – просто голые и всем известные факты… И я вовсе не призываю искусство подчиняться каким-то моральным требованиям. Пусть искусство будет искусством, и тогда оно само будет высшим моральным авторитетом.
Итак, все это – удручающий продукт чисто салонной жизни. Весь институт подобного рода искусства стоит на двух столпах – или имеет двух гениев – Сноба (созидателя дутых рейтингов, эксплуатирующего снобистские комплексы в «понимающих») и Салонного Дебила, разгадавшего этот секрет (что понимать ничего и не требуется, а надо только знать, что и с каким выражением говорить), и которого такое положение дел устраивает как нельзя более.
Снобизм и мораль. культура глумления
Жесткость в определенных квазиэтических установках, составляющая предмет особой гордости тех, кто их исповедует, и неминуемо заводящая в конфликты с истиной и совестью – фатальное заблуждение фарисея и его брата сноба. Это – самое главное, что необходимо сказать об ущербной морали снобизма, и этому по существу посвящены все предлагаемые заметки.
А в данной рубрике я хочу коснуться другого – общепринятых моральных норм, главным образом в том, что касается половых отношений, а также общепринятых внешних приличий. Тут очень важно заметить, что речь идет не о каких-то условленных нормах, а о таких, что определяются самой биологической природой человека.
Так, собака – существо прекрасное, но она не различает публичного и интимного, а также грязного от чистого. Кошка, хоть и примитивнее собаки, в какой-то мере то и другое различает. Такие в них вложены инстинкты. А у млекопитающего человек природные инстинкты интимного и чистого сильны весьма, и по произволу никуда из него деться не могут.
«Собака делает это (спаривается на виду) потому, что не знает, что это неприлично!» – возражают представители критикуемого здесь умонастроения. А человек, стало быть, «знает», то есть поверил в придуманную кем-то условность, и потому только этого на виду не делает.
– Так вот, это совершенная неправда. Инстинкт интимного – не только в социальных установках, но и в самой природе человека. Теперь на разрушение этого инстинкта благопристойности в человеческой популяции работают, денно и нощно, громадные силы масс-медиа; и хотя надо признать, что значительные успехи в этом направлении достигнуты, все-таки на площадях и в скверах люди этого упорно не делают. Естество неистребимо. Оно-то и индуцирует человеческие нормы и приличия.
Что до сноба, то он, бравируя своей непохожестью, имеет особую наклонность эти простые природные нормы и приличия оскорблять. Не отодвигать их на второй план, когда этого требует человечность (возможны, наверное, и такие ситуации) – а именно оскорблять, глумиться и словом и действием. Зачем?
Эта наклонность – саморазоблачительная метаморфоза «изящной презрительной скуки» – имеет свою давнюю уже традицию. Понятно, что гадости Боккаччо или Рабле – развлечения отнюдь не каких-то спившихся и опустившихся плебеев (каковые, надо думать, не имели в те времена особой возможности развлекаться чтением), а – самых верхов, аристократических и духовных.
Супруга поэта Вознесенского Богуславская и тут пролила кое на что свет: советская свободомыслящая художественная элита, советская богема и одновременно высший свет, была, оказывается, нравов самых прихотливых. И это, что удивительно, на фоне серого и притом внешне такого приличного советского бытия.
Бывший простой советский интеллигент только руками всплескивает – «мы и не знали!» В каких-то коллективных сексуальных развлечениях этой женщине даже претило принимать участие (устойчивую женскую природу так просто со счетов не скинешь). Самой было противно.
Когда Дума вознамерилась было принять закон о недопустимости ненормативной лексики в тиражируемой литературе, наш сноб запротестовал и принятие закона заблокировал. Не нравится тебе, обыватель, матершина, непристойности и хамство в метро да на улицах – ну там и зови себе на подмогу полицейского, а места для избранных и образованных (книги, театры, кино, выставки, интернет) – не тронь.
(Казалось бы, не прежние времена: пару кликов мышкой, и любой перл из этой сокровищницы можно сохранить, размножить, переслать всем знатокам и ценителям! В огне не сгорит и в воде не утонет!.. Но снобу, для своего детища, эзотерической известности уже мало. Ему надо, чтобы – демонстративно.)
Никто не станет спорить с тем, что сексуальное поведение – сугубо личное дело каждого взрослого человека, поскольку он никого не насилует и не портит; и что биологически неправильная сексуальная ориентация – отклонение, несчастье, а за болезнь и несчастье не карают, несчастному сочувствуют, и не лезут в его душу.
Но, конечно, болезнь не надо распространять! Нельзя, именно, никого портить! То есть за закрытыми дверями – дело каждого, «кто как и с кем», а вот пропагандировать гомосексуализм – это уже, безусловно, зло. – Снобу же нужно, как раз, чтобы гомосексуализм, не-норма, был узаконен в качестве нормы: попирал норму.
Я подозреваю даже, что коллективная политически-матерно-порнографическая акция студентов в университетском музее потому никого в «элите» против них не настроила, что попросту никого в ней не шокировала. Ну, мат на плакате, ну, беременная сношается на четвереньках, ну, «французская любовь», ну, в Интернет выложили видео для общего назидания – и что такого?
Чего в этом духе, в самом деле, нельзя прочесть, чего нельзя увидеть в театрах и кино?.. Из университета участников «протестной акции» не выгнали, и в дальнейшем, уже по случаю воплей и танцев в церкви, за одну из ветеранок движения, «ни в чем не виноватую девочку», заступалась аж замдекана философского факультета.
(Не поминая уж писем культурной общественности тирану Путину, благотворительных концертов, тьмущей тьмы гневных и саркастических выступлений…) – Что некрасиво и грязно для быка, то, видимо, самый стиль для Юпитера… То лишь гадко, что оно Юпитеру зачем-то нужно.
Снобизм, стиль, comme il faut
Говоря о стиле, я имею в виду, конечно, подлинный смысл этого слова – примерно «узнаваемая и распространенная в каком-то круге манера», «определенная система способов самовыражения художника или вообще поведения, пригодная для перенимания и получившая большее или меньшее распространение» (а не тот уж совсем глупый смысл, который ему придали в последние пару десятилетий в широком обиходе, нечто среднее между «красота» и «шик»). –
Итак, главная внешняя примета сноба – стиль. Стиль, вроде погон на кителе – это видимый знак различия (отличия от прочих смертных). Так как именно само это отличие и составляет торжество сноба, то и идеологические установки круга (ценности, мнения, вкусы) суть у сноба скорее элементы стиля, чем нечто важное само по себе.
Стиль в снобизме поглощает его идеологию в т.ч. потому, что все формулы этой идеологии не могут пересматриваться или корректироваться членами высокого сообщества, а потому и становятся делом эстетического чутья или нюха, делом формы. То есть полная вписанность в стиль – характерный пустопорожний эстетизм – «не важно, что, а важно, как» (или точнее: «не важно, почему и зачем, а важно, что и как») – это, на самом-то деле, есть и главная внутренняя примета сноба, его духовная конституция.
Великосветский стиль (снобов по рождению) – исторически носит название «comme il faut». «Как надо», безо всяких «зачем» и «почему». (Потому и так трудно это перевести, как это заметил еще Пушкин, что не видно: кому, собственно, надо?)
В пору своего становления, Толстой пережил полосу «comme il faut», о чем оставил гениальный отчет в повести «Юность».
«Я не уважал бы ни знаменитого артиста, ни ученого, ни благодетеля рода человеческого, если бы он не был comme il faut»…
То есть – заметьте! – сам Толстой уже в ту самую пору своего юношеского заблуждения фактически отдавал себе отчет в том, что промахи относительно comme il faut, например неверное «отношение сапог к панталонам», неумелое «танцеванье» или даже дурной французский выговор, отнюдь не исключают возможности для человека быть умным и талантливым, и даже, ни больше ни меньше, как быть благодетелем рода человеческого. В чем же тогда заключается достоинство самого comme il faut?
Только в одном. Должный (comme il faut) стиль – это униформа, опознавательная примета аристократического круга. Характерно, что в стиль comme il faut во времена Толстого входило «постоянное выражение некоторой изящной, презрительной скуки». Презрительная скука прямо указывает на то, без ненужных слов, что демонстрирующий ее опустился до данного окружения только по не зависящей от него досадной необходимости, что окружающий мир его недостоин.
Достойны в какой-то мере те, раз уж наш сноб их не избегает, кто вместе с ним изображают эту презрительную скуку. В данном случае, речь о снобе-аристократе, которому не обязательно было зарекомендовывать свое превосходство над остальным человечеством ни трудами, ни талантами, ни добродетелями.
Стиль сноба не наследного, или аристократа «самопровозглашенного», есть конечно производное того же comme il faut.
«Стиль – это человек». Вот одно из самых откровенных снобистских высказываний. Не выдержан стиль – и нет человека, то есть нет человека, достойного так называться – достойного быть допущенным в «круг». Истина, ложь, добро, зло – ничто из этого необходимой приметы «избранных своих» не составляет.
Только стиль и составляет, в сухом остатке, этот самый знак, заветную опознавательную примету. Только способность выдерживать стиль, соответственно, и составляет основу гордости. (На несколько устаревшем сленге эта приверженность стилю называлась «пижонство»; пижонство – это, так сказать, слишком дешевый снобизм.) В любом случае, стиль – это сноб.
Все-таки надо снова вспомнить о том, что в современном «культурном» снобизме идеологические установки, как будто, должны играть роль бóльшую, чем собственно стиль (манера поведения). «Отношения сапог к панталонам» у членов культурных элит видят только внутри этих элит, а «против кого дружат» элиты – знают все желающие.
