Контрольная работа — 1.doc

Разные формы общественного поведения человека социологи и социопси-хологи называют его социальными (или функциональными) ролями, тем са­мым расширяя обыденное понимание этого слова.

Социальная роль — это «нормативно одобренный обществом образ поведе­ния, ожидаемый от каждого, занимающего данную социальную позицию» ([Кон 1967: 23]; см. также [Шибутани 1969: 44; Щепаньский 1969: 71; Белл 1980: 135—137]), социальная позиция, или статус, — формально установленное или молчаливо признаваемое место индивида в иерархии социальной группы [Белл 1980: 137].

Термином «социальный статус» обозначается соотносительная (по оси «выше—ниже») позиция в социальной системе, определяемая по ряду призна­ков, специфичных для данной системы. Статус отвечает на вопрос «кто он?»,

роль — на вопрос «что он делает?». Поэтому можно сказать, что роль — это динамический аспект статуса [Социальная психология 1975: 233]13.

Существенным компонентом социальной роли является ожидание: то, чего ожидают окружающие от поведения индивида, они вправе требовать от него; он же обязан в своем поведении соответствовать этим ожиданиям. Например, приходя в гости, вы обязаны поздороваться первым и имеете право на внимание к вам со стороны хозяев. Школьный учитель по своей профессио­нальной роли обязан передавать свои знания ученикам и вправе требо­вать от них внимания и прилежания (это их обязанность). Таким образом, роли — это своеобразные шаблоны взаимных прав и обязанностей.

Роли могут быть обусловлены как постоянными или долговременными ха­рактеристиками человека: его полом, возрастом, положением в семье и соци­альным положением, профессией (таковы, например, роли мужа, отца, началь­ника, сослуживца и др.), — так и переменными, которые определяются свой­ствами ситуации: таковы, например, роли пассажира, покупателя, пациента и др.

Роли, связанные с постоянными или долговременными характеристиками, накладывают отпечаток на поведение и даже на образ жизни данного человека, «оказывают заметное влияние на его личностные качества (его ценностные ори­ентации, мотивы его деятельности, его отношение к другим людям)» [Кон 1967: 24]; см. также [Кон 1969]. Сказываются они и в речи: ср. расхожие «квалифи­цирующие» определения вроде говорит, как учитель; хорошо поставленным актерским голосом; начальственный окрик; оставь свой прокурорский тон; кричит, как базарная торговка и т. п.

Исполнение одних и тех же ситуативных ролей (пациента, покупателя и т. п.), скажем, столяром и преподавателем математики, студентом и домохозяйкой — различно: хотя данная ситуация (например, купля-продажа) предъявляет к ее участникам определенные требования, ролевое поведение каждого из участ­ников бывает обусловлено их постоянными или долговременными социальны­ми характеристиками, их профессиональным или служебным статусом.

Социальные роли, типичные для данного общества, усваиваются (интерна-лизуются) человеком в процессе его социализации. Несмотря на то что сово­купность ожиданий, присущая той или иной роли, состоит из набора констант,

предписывающих индивиду определенное поведение, интернализация ролей каждым человеком происходит через призму его личного опыта и под влияни­ем той социальной микро- и макросреды, к которой он принадлежит. Поэтому и исполнение ролей, как обусловленных постоянными и долговременными социальными характеристиками индивида, так и проигрываемыми в той или иной стандартной ситуации, варьирует от личности к личности, от одной соци­альной группы к другой. Важно, однако, что эта вариативность находится в определенных пределах — пока она не противоречит ожиданиям, присущим данной роли, пока не нарушает некоторых социальных норм и.

Многие роли, характерные для данного общества, имеют специальные обо­значения в языке: отец, жена, сын, одноклассник, сосед,учитель, покупатель, пациент, пассажир, председатель собрания, клиент и т. п. Все взрослые чле­ны общества более или менее хорошо знают, чего ожидать от поведения чело­века при исполнении им каждой из подобных ролей, так что даже простое про­изнесение имени роли обычно вызывает в сознании говорящего и слушающе­го представление о комплексе свойственных этой роли прав и обязанностей.

Представления о типичном исполнении той или иной роли складываются в стереотипы; они составляют неотъемлемую часть ролевого поведения. Сте­реотипы формируются на основе опыта, частой повторяемости ролевых при­знаков, характеризующих поведение, манеру говорить, двигаться, одеваться и т. п.

В рассказе А. И. Куприна «С улицы» опустившийся полуинтеллигент-по­прошайка использует атрибуты различных профессий для успешного и при­том вполне респектабельного попрошайничества. Вот как он сам об этом рас­сказывает:

Рассчитываешь всегда на психологию. Являюсь я, например, к инженеру — сейчас бью на техника по строительной части: высокие сапоги, из кармана тор­чит деревянный складной аршин; с купцом я — бывший приказчик; с покрови­телем искусства — актер; с издателем — литератор; среди офицеров мне, как бывшему офицеру, устраивают складчину. Энциклопедия!..

Надо стрелять быстро, чтобы не надоесть, не задержать, да и фараоновых мышей опасаешься, потому и стараешься совместить все сразу: и кротость, и убедительность, и цветы красноречия. Бьешь на актера, например: «Милости­вый государь, минуту внимания! Драматический актер — в роли нищего! Кон­траст поистине ужасный! Злая ирония судьбы! Не одолжите ли несколько санти­мов на обед?» Студенту говорю так: «Коллега! Помогите бывшему рабочему,

14 Поведение людей, пишет Е. Ф. Тарасов, «определено социально кодифицирован­ными и некодифицированными нормами. Знание этих норм характеризует личность как общественное существо, и следование этим нормам составляет одну из существен­ных сторон бытия личности» [Тарасов 1974: 272].

административно лишенному столицы. Три дня во рту маковой росинки не было!» Если идет веселая компания в подпитии, вали на оригинальность: «Господа, вы срываете розы жизни, мне же достаются тернии. Вы сыты, я — голоден. Вы пьете лафит и сотерн, а моя душа жаждет казенной водки. Помогите на сооруже­ние полдиковинки бывшему профессору белой и черной магии, а ныне кавалеру зеленого змия!»

Герой рассказа гибко владеет не только формами социального поведения, но и различными манерами речи (правда, в несколько утрированном виде): срав­ните лексику и строй предложений в его обращениях к актеру (повышенная эмоциональность, мелодраматизм интонаций), студенту (дружески-почтитель­ный и одновременно несколько фамильярный тон), к веселой компании (ноткк обличения в сочетании с цветистостью: розы жизни, тернии, душа жаждет).

Резюмируя сказанное о понятии социальной роли, мы можем сделать вы­вод, что роль — это форма общественного поведения человека, обусловленная его положением (а) в некоторой социальной группе (например, в семье, в про­изводственной, учебной, спортивной, военной группе — сравните роли отца и сына, начальника и подчиненного, учителя и ученика, тренера и спортсмена, командира и солдата) и (б) в некоторой ситуации общения — например, в ситу­ации купли-продажи, приема у врача, судебного заседания и т. п. (ср. роли по­купателя и продавца, врача и пациента, судьи и подсудимого).

Как мы видим из приведенных примеров, пары социальных ролей — наи­более типичная форма ролевого взаимодействия людей. Соотношение ролей в таких парах может быть трояким:

1) роль первого участника ситуации (X) выше роли второго участника ситуации (Y): Р >Р ;

х у

2) роль первого участника ситуации ниже роли второго участника: РхР и Р стандартных ситуаций — общение врача и пациента, кондуктора и пассажира [Тарасов 1974: 272]. Примером нестандартной ситуации может быть ситуация поучения, исходящего из уст несовершеннолетнего подростка и адресованного взрослому человеку (что вполне возможно, например, при определенном состоянии адресата — болезни, умственной отсталости, опьянении и т. п.).

17 Под эксплицитностью понимается формальная выраженность элементов языка и связей между ними в речи.

В симметричных ситуациях степень эксплицитности зависит от отношений между участниками: чем более официальны они, тем выше степень экспли­цитности, и, напротив, чем интимнее отношения, тем менее эксплицитна речь

каждого из участников, тем ярче проявляется тенденция к свертыванию выска­зываний и замене языковых единиц элементами ситуации и параязыковыми средствами (жестами, мимикой и т. п.).

Во-вторых, большая часть асимметричных ситуаций обслуживается коди­фицированными подсистемами языка — преимущественно разными стилями книжно-литературного языка, — в то время как симметричные ситуации в этом отношении не маркированы: они могут обслуживаться как кодифицированны­ми подсистемами языка, так и некодифицированными (диалектами, просторе­чием, жаргонами).

Владея разными типами ролевого поведения, каждый взрослый член обще­ства в повседневной жизни выступает в разных ипостасях, являясь то отцом, сыном или мужем, то сослуживцем, начальником или подчиненным, то поку­пателем, то пассажиром, то пациентом и т. д. Переходя от исполнения одной роли к исполнению другой, индивид переключается с одних стереотипов поведения на другие. Речевое переключение имеет в этом процессе пер­востепенное значение: поскольку ролевое взаимодействие людей в большин­стве ситуаций вербально, постольку успех общения в значительной мере зави­сит от того, в достаточной ли степени владеют говорящий и слушающий фор­мами языка, пригодными для данной ситуации 18.

Исходным положением при таком взгляде на ролевое переключение челове­ка в его повседневном поведении является тезис о том, что каждой роли (или «пучкам» ролей) соответствует определенная разновидность языка. Иначе го­воря, ролевой матрице, или матрице общения, может быть поставлена в соот­ветствие «кодовая матрица» — множество обслуживающих данное общество языковых образований (см. [Gumperz 1962: 32]). Это могут быть как подсисте­мы одного языка или его стили, так и самостоятельные языки — в дву- или многоязычном обществе (о принципиальном сходстве механизма переключе­ния с одной разновидности языка на другую с механизмом речевого переклю­чения билингвов см. [Крысин 1976]).

Таким образом, члены общества диглоссны: они владеют разными ком­муникативными кодами (подсистемами, стилями), обращающимися в данном обществе. Их социальный успех, в частности естественность и эффективность их ролевого поведения, зависит от того, насколько совершенно это владение, насколько легко может индивид переключаться с одного кода на другой при смене социальной роли.

Так, лица, владеющие местным диалектом и в результате образования — литературным языком, используют эти подсистемы в разных классах ситуа­ций. Диалект используется при общении со старшими членами семьи, с одно­сельчанами, литературный язык — в большинстве «городских» ситуаций, в особенности при официальной тональности этих ситуаций. Здесь действует тенденция: чем большего внимания к собственной речи требует от говорящего данная ситуация общения, тем вероятнее использование им литературного языка (или, при неполном владении последним, речевых форм, близких к литератур­ным). Напротив, при свободном общении, при снятии или ослаблении соци­ального контроля и речевого самоконтроля 19 в той или иной ситуации вероят­нее использование диалекта (заметим, что в точности таков же механизм ис­пользования родного и русского языков при национально-русском двуязычии).

В связи с этим показательно, что деление всех ситуаций общения в речевой практике диглоссного говорящего (владеющего местным диалектом и литера­турным языком) на «сельские» и «городские» не жестко. Так, и в условиях села при общении с местными представителями официальной власти используют­ся преимущественно не диалектные формы речи, а литературные или смешан­ные, промежуточные.

С другой стороны, если говорящий общается с односель­чанином, обладающим тем же самым или более низким социальным статусом, в условиях города, то в этом случае может преобладать диалектная речь.

При переключении с диалекта на литературный язык и обратно (так же как при переключении с одного стиля на другой) действуют так называемые «вер­тикальные» правила совместной встречаемости языковых элементов20. Дей­

ствие этих правил заключается в том, что если используется лексика литера­турного языка, то должно использоваться и соответствующее произношение, и синтаксис, и интонация, т. е. средства всех ярусов структуры литературного языка (или диалекта, при обратном переключении с литературного языка на диалект). Такое переключение называется полным 21. Когда же говорящий владеет другой подсистемой языка недостаточно, происходит неполное пере­ключение, при котором вертикальные правила совместной встречаемости не выполняются: используя, скажем, литературную лексику, говорящий обнару­живает в своей речи фонетические и интонационные черты, свойственные ди­алекту.

Среди разных видов неполного переключения интересно явление ситуатив­но обусловленного использования некоторых, отдельных элементов ди­алектного кода лицами, которые владели диалектом лишь в детстве, а затем приобщились к литературному языку (что в социальном плане соответствует их перемещению в среду образованных горожан). В ситуациях, когда они выс­тупают в роли сына (дочери), в их речи появляются фонетические, интонаци­онные, синтаксические и лексические черты, характерные для речевых тради­ций данной семьи и отличающиеся от литературной нормы (см. об этом [Ко­готкова 1979]).

Сходные явления наблюдаются при других видах диглоссии — например, при одновременном владении говорящими литературным языком и професси­ональным жаргоном. Явление диглоссии характеризует и функциональное со­отношение двух основных разновидностей литературного языка—языка книж­ного, кодифицированного и разговорной речи.

Как показывают исследования [РРР-1973; Земская и др. 1981; РРР-1983], в современном русском языке две эти разновидности различаются набором еди­ниц и их сочетаемостью в речи. Так, в разговорной речи меньше набор фонем (нет [ж*] полумягкого и [1] «среднеевропейского», свойственных книжному язы­ку при произношении слов типа жюри и леди22, в парадигме склонения имен существительных есть особая звательная форма типа дядь, Петь, Лен; в разго­ворной речи неупотребительны причастия и деепричастия (в их предикатив­ной функции); аналитические прилагательные типа авиа- могут занимать не

только препозитивное, но и постпозитивное место относительно определяе­мого {Дайте два билета авиа; А какое собрание будет — парт или проф?) и т. п.

Использование той и другой разновидностей носителями литературного язы­ка находится в зависимости от ситуации речи, от социально-психологических отношений между участниками коммуникации: в непринужденных бытовых ситуациях при неофициальных и дружеских отношениях между говорящими обычно используется разговорный язык. При смене ситуации и изменении ро­левых установок говорящих происходит переключение с разговорного языка на книжный.

Например, произношение [буиьт], [токъ], [када] — будет, только, когда, — нормальное для русской разговорной произносительной нормы, при измене­нии ситуации или роли говорящего (например, роли друга, сослуживца — роль докладчика) замещается так называемым полным произношением: [буд’ьт] (или [буд’ит]), [тбл’ка], [кагда]; при этих же условиях, как вполне очевидно, проис­ходит изменение лексического кода, хотя тема общения может сохраняться.

В качестве средств, на которые переключаются говорящие при изменении ролевой структуры ситуации общения, выступают также стили литературного языка. Изучение стилистической дифференциации последнего в связи с мно­гообразием социальных ролей, проигрываемых человеком в повседневной жизни, по-новому освещает многие традиционные вопросы функциональной стилистики, ставя решение этих вопросов в зависимость от рассмотрения об­щей проблемы речевого поведения человека в социальной среде.

По мнению К. А. Долинина, функциональные стили — «это не что иное, как обобщенные речевые жанры, т. е. речевые нормы построения определен­ных, достаточно широких классов текстов, в которых воплощаются обобщен­ные социальные роли — такие, как ученый, администратор, поэт, политик, журналист и т. п. Эти нормы — как и всякие нормы ролевого поведения — определяются ролевыми ожиданиями и ролевыми предписаниями, которые общество предъявляет к говорящим (пишущим). Субъект речи (автор) знает, что тексты такого рода, преследующие такую цель, надо строить так, а не ина­че, и знает, что другие (читатели, слушатели) ждут от него именно такого рече­вого поведения» [Долинин 1978: 60]. Функциональные стили отражают «тра­диционное представление о данного рода деятельности, сложившееся в дан­ной культуре, ее (деятельности) социальный статут, — т. е. как на нее смотрят в обществе, какие требования предъявляют к тем, кто ею занимается, — опять-таки ролевые предписания и ролевые ожидания, которые, будучи приняты субъектом, определяют его отношение к себе как исполнителю роли, к адреса­ту речи как ролевому партнеру и к предмету речи как объекту ролевой деятель­ности» [там же: 62]; см. также [Долинин 1976]. 28-мзо

При всей привлекательности такой постановки вопроса о сущности функ­ционального стиля, о его ролевой основе заметим, что вряд ли правомерно при­равнивать функциональный стиль и социальную роль: это категории разного плана, разной природы. Кроме того, между стилем и ролью нет взаимоодноз­начного соответствия: пучки социальных ролей могут обслуживаться од­ним функциональным стилем — ср., например, разные ипостаси, в которых выступает ученый: автор статьи, докладчик, рецензент и т. п. — и обслужива­ющий все эти роли научный стиль; в роли подчиненного человек использует официально-деловой стиль, но этот же стиль использует и начальник (ролей две, а стиль один). Исполнение таких ролей, как пациент, клиент, покупатель и др., находящихся в соотношении с ролью ситуативного партнера по типу РхРу, Рхразновидности — ср., например, ситуацию приема у врача: отношения пациен­та и врача тяготеют к официальным (хотя они, несомненно, менее и «иначе» официальны, чем, скажем, ролевое отношение судьи и свидетеля).

Нейтральные отношения — например, при общении незнакомых и мало­знакомых людей (ср. ролевое взаимодействие пассажира и кондуктора, поку­пателя и продавца, клиента ресторана и официанта и др.) — обслуживаются хотя и ограниченным набором языковых средств, в основном клишированных стереотипных, но значительная часть элементов этого набора принадлежит к устно-разговорной разновидности литературного языка, а некоторое их чис­ло — к просторечию и профессиональным жаргонам (ср. речь официантов, па­рикмахеров и др.).

Наконец, дружеские отношения между коммуникантами обычно облекают­ся в непринужденную, свободную языковую форму с преимущественным использованием разговорного языка, просторечия, профессиональных и груп­повых жаргонов. Однако, поскольку отношения между ролевыми партнерами непринужденны, здесь возможно употребление и средств стилей книжно-ли­тературного языка, но только с сознательной установкой на шутку, иронию, каламбур и т. п. (использование книжных элементов без такой установки в дан­

ном случае должно рассматриваться, естественно, как ситуативная неправиль­ность).

В качестве общей закономерности, характерной для соотношения различ­ных ситуаций общения, с одной стороны, и разных языковых подсистем и сти­лей — с другой, можно отметить следующее: чем определеннее и жестче санк­ционируемые обществом требования, предъявляемые к данной ситуации и к проигрываемым в этой ситуации ролям — ср. роли судьи, командира воинского подразделения, председателя собрания и нек. др., — тем уже стилистические рамки речи. Иными словами, выбор языковых средств оказывается ограничен­ным не просто некоторой стилистической сферой (например, официально-де­ловым стилем литературного языка), а определенным набором речевых шаб­лонов. В максимальной степени это свойственно разного рода ритуальным ролям и ситуациям, осуществление которых сопровождается употреблением одного и того же набора готовых — не порождаемых в процессе общения — речевых формул: ср. принятие воинской присяги, свадебные и похоронные об­ряды; из современных коммуникативных ситуаций все более ритуализованной становится процедура защиты диссертаций. При ослаблении социальных тре­бований к ситуации и к исполнению тех или иных ролей стилистическая шка­ла используемых говорящими средств, естественно, изменяется. Однако это ведет не прямо к увеличению диапазона стилистических средств (хотя несом­ненно, что в социально слабо контролируемых ситуациях и ролях этот диапа­зон гораздо шире, чем в ситуациях и ролях с высоким уровнем социального контроля), а к изменению стилистической ориентации: с официальных, книж­ных стилей говорящий переключается на разговорные. Кроме того, по мере ослабления социального контроля над ролевым поведением человека функции вербальных средств в более или менее значительной мере берут на себя сред­ства невербальные, параязыковые: жесты, мимика, телодвижения. Большее значение, чем в официальных ситуациях общения, при дружеских и интимных ролевых отношениях коммуникантов имеют и такие факторы, как характер пауз, громкость и высота голоса, положение собеседников друг относительно друга (при контактном общении; ср. реакции собеседников типа Почему ты на меня не смотришь? Почему ты повернулся ко мне спиной? и т. п.), их взаимная установка на речевой контакт и т. п., составляющие психологический климат общения.

До сих пор речь шла о социальной обусловленности использования язы­ка, говорили ли мы о социальной и функциональной его дифференциации или же о различиях в речевом поведении людей. Однако, поскольку язык — обще­ственное явление не только по своим функциям, но и по своей природе, есте­ственно задаться вопросом: не проявляется ли социальное в структуре языко­вых единиц? Ответу на этот вопрос мы посвятим следующую главу.