Абсурд как литературный приём (сергей кузнецов 20) / проза.ру
Э с с е. Л и т е р а т у р о в е д е н и е д л я г у р м а н о в.
В этой статье я хочу изложить свои мысли на такую тему – чем отличаются непонятные графоманские разглагольствования, трудно объясняемые даже самим автором, от высокохудожественного и сложного полёта фантазии, уносящего читателя вдаль от формальной и банальной логики. То есть, выражаясь категорично, бред от абсурда. Причём, бред здесь понимаю в прямом смысле, а абсурд как литературный приём.
Если моему уважаемому читателю идея абсурда в литературе кажется слишком заумной и неинтересной – бросьте это чтение. Такая идея – для литературных гурманов, с претензией на изыск. Для многих она останется описанием бреда, даже после пространного объяснения. Так тому и быть…
А вот гурманов приглашаю почитать мои фантазии подробнее.
Естественно, сначала нужно определить значение главных терминов. Что такое абсурд? Абсурд – это высшая форма абстрагирования, в моём субъективном понимании. Для объяснения этих терминов обратимся к авторитетному источнику.
С п р а в к а и з В и к и п е д и и
Абстрагирование – определение таких свойств предметов и явлений, которые могут существовать отдельно от этих предметов и явлений, без непосредственной связи с ними. В философии и логике абстрагирование имеет свою иерархию абстракций. Наиболее развитой системой абстракций обладает математика. Степень отвлечённости обсуждаемого понятия называется уровнем абстракции. В зависимости от целей и задач, можно рассуждать об одном и том же объекте на разных уровнях абстракции.
Абсурд – нелепица, но не бессмыслица. Это алогичное утверждение, имеющее внутреннее противоречие.
Итак, ни в коем случае не будем спорить с Википедией, но только развернём эти базовые тезисы ближе к рассмотрению нашего художественного литературного приёма.
О т б р е д а ч е р е з а с с о ц и а ц и и к г а р м о н и и
Что такое абстрагирование, более подробно? В художественной литературе – это некоторое смысловое отдаление художественного образа от своего конкретного прообраза, изменение предметного образа или понятия, с потерей изначальных качеств и с приобретением новых. Абстрагирование – это приём лишь некоторого, частичного отдаления этих образов и понятий. При этом сохраняется их связь, логическая и ассоциативная, но не явная и прямая, а завуалированная, слегка «туманная» и размытая. В этой завуалированности и лежит художественная игра образов. Полученный образ и начальный прообраз соответствуют друг другу, но не во всём.
В нашем случае абстрагирование – это только часть намеченного пути или, скорее, сам путь. Можно ведь пойти и дальше в таком отдалении – совершенно разорвать логическую связь образа и прообраза, оставив лишь их ассоциативную связь. Это и будет абсурд. Абсурд – это дальнейшее развитие процесса абстрагирования.
В нём должна сохраняться цельность идеи. Но она уже будет лежать в игре внутренних противоречий и сопоставлений, догадок и ассоциаций. Здесь я различаю значение терминов Абстрактный и Абстрагированный. В случае абстрактности в искусстве соответствие полученных образов и их первичного значения разрываются полностью. А абстрагирование – это некий неоконченный путь к абстракции.
Абсурд – это высказывание, имеющее внутреннее противоречие и воспринимаемое нелепо при прямом прочтении термина. А при художественном понимании термина – смысл есть, но он упрятан настолько глубоко, что первоначально эта конструкция воспринимается как полный бред. И в красивую логическую конструкцию абсурд превращается только после дополнительного осмысления, обдумывания и сопоставления, после получения дополнительных ассоциативных связок.
Вот так и должен выглядеть, по моему мнению, путь читателя при встрече с абсурдом – от изначального ощущения бреда через догадки и ассоциации к достижению комфорта восприятия и гармонии от понимания взвешенности и игры противоречивых частей.
Ощущение бреда и смыслового «винегрета» должно возникать только при первом прочтении. Читатель удивляется, не понимая общего смысла. А потом, после некоторого обдумывания и анализа своих ощущений, возникает понимание цельной художественной идеи. Понимание смысла формируется именно из игры неоднозначностей, в их сопоставлении, и именно через чувство, а не через обдумывание. Назовём это ощущение логической невесомостью. В этом и состоит прелесть абсурда как художественного литературного приёма. Желание перечитать текст многократно для полного осознания – это как раз наш случай.
При этом абстракция – это приём совершенного разрыва с реальностью, полностью алогичная конструкция, смысл которой состоит в чувственных индивидуальных ощущениях. Это и есть бессмыслица. В статье речь не о ней.
Ощущение от абстракции здесь сопоставлю с ощущением от бреда, хотя такое сравнение не слишком точно, понимаю сам. Ибо абстракция создаётся сознательно, а бред непреднамерен. Бред некрасив и неинтересен. Бред вам расскажет любой сумасшедший, если, конечно, вы имеете с ним контакт. Бред не имеет нужных логических связок между элементами, и в силу этого он не имеет цельности. Бред не рассчитан ни на что, а абстракция рассчитана на чисто чувственное восприятие как приём в искусстве.
А н а л о г и и с ж и в о п и с ь ю
Можно ли провести некие параллели между понятием абсурда в литературе и в живописи? Попробую. Сначала призову в помощь опыт импрессионистов. Абсурд – это такая противоречивая игра образов, где цельность идеи сохраняется. Но не явно, а с переливами цвета и светотени, подобно живописи импрессиониста. Вспомним об одном из основных свойств импрессионизма – это достижение яркого впечатления у зрителя через подчёркнутую непосредственность передачи образов.
Технически этот эффект достигается, в частности, применением полузакрытого мазка, когда цвет начинает «играть». Полузакрытый красочный мазок можно считать изобретением именно импрессионистов. Это такой способ наложения мазка, при котором второй мазок лишь частично перекрывает первый.
Способ даёт возможность видеть их оба одновременно, в этом его суть. Эти мазки обязательно разноцветны, их цвета смешиваются уже в глазу наблюдателя.
Этот приём происходит не от механического смешения красок, а от их оптического смешения. Суть именно в том, что из смешения двух цветов получается третий. Такой способ даёт особую игру цвета, в частности при рассматривании изображения с разного расстояния.
Вот по этой аналогии рассмотрим и игру образов в литературе при их абстрагированном описании. При таком подходе литературная идея вырисовывается из первичных невнятных ощущений, во всей красоте и неоднозначности, подобно игре этой самой светотени, переливов цвета, нюансов и валёров в живописи. Происходит смешение литературных образов и понятий в общем впечатлении. По отдельности эти абсурдные образы противоречивы и парадоксальны, а совместно гармоничны, работают на общую идею.
Если продолжить живописные аналогии, то абстракция – это Кандинский, у которого в переплетении линий и смешении пятен прямого смысла нет, совсем нет. Его можно только неким способом почувствовать, причём каждый сделает это индивидуально и поймёт изображённый настрой по-своему. Это видение «по-своему» будет сильно отличаться у разных зрителей.
Вторым призову на помощь сюрреалиста Сальвадора Дали, которого очень уместно упомянуть в данном контексте. Его оксюмороны, то есть противоречивые образы, вполне могут быть примером смыслового «улёта». Картины Дали могут служить наиболее близким живописным аналогом понятию абсурда в литературе. Их содержание часто крайне противоречиво по значению отдельных композиционных элементов, но все эти противоречия составных частей имеют глубокую ассоциативную взаимосвязь и придают картине новый смысл при общем рассмотрении.
«Мягкие» часы символизируют текучесть времени. Пространственные вырезы внутри тела человека показывают его внутреннее содержание, скрытые мысли. Спящая голова без тела, но с подпорками изображает сон. Летящие тигры, выпрыгивающие из рыбы – подсознательную тревогу. И всё это – на грани рациональности или за нею. Прямых рациональных объяснений нет, не предусмотрено. Всё – только через ощущения и ассоциации.
В живописи есть ещё один аналог литературного абсурда, который исторически появился даже гораздо раньше, чем сама печатная книга. Это эффект обратной перспективы в иконописи, который широко применяется в православии.
Смысл его состоит в том, чтобы изображать отдельные объекты на иконе (Бог, святые, Библия) в перспективе, которая резко отличается от перспективы общей композиции. Вся композиция изображается в прямой перспективе, где параллельные линии при удалении сходятся на горизонте в глубине иконы.
А обратная перспектива сводит параллельные линии в точке, которая находится за спиной у зрителя. Этим способом изображаются только особые объекты на иконе, что делает их отличительно заметными, но и нелепо смотрящимися на основном фоне. Первичное впечатление нелепости удивляет. Возникает недоумение и мысль о неумелости художника.
Но после того как зрителю объяснят суть приёма или он сам догадается о том, что таким способом подчёркивается божественность как особый статус изображения, всё становится на свои места. Приходит понимание того, что именно так и нужно изображать Бога и Библию. Приходит гармония восприятия иконы.
М а т е м а т и ч е с к и е а н а л о г и и
Вспомним свой первый опыт по абстрагированию, знакомый со школы. Его нам объясняли в начальных классах. На уроках математики нам говорили, что в школьном примере на сложение нельзя складывать различные предметы. Нельзя сложить несколько яблок и несколько груш. Нужно обязательно назвать их единым названием – фрукты. Тогда можно сложить.
Насколько же более простым становится сложение предметов, если их вообще не называть никак, ни яблоками, ни грушами, ни фруктами. А просто складывать числа. Просто оперировать числами. В этом и состоит высшая красота математики – она оперирует абстрактными числами, далеко не всегда связанными с конкретными предметами. Число в определённом смысле отделено от предмета, абстрагировано.
Перенесём этот школьный опыт на литературное повествование, тогда мы сможем увидеть новые возможности в таком художественном приёме.
Идею абсурда как литературного приёма можно объяснить и с точки зрения взрослой математики. Для этого вольно процитирую высказывание профессора А.Н. Малюты, специалиста в области системных решений: «При переходе на другой иерархический уровень логики полностью меняется система ценностей».
Расшифрую применительно к теме – то, что на низшем логическом уровне кажется абсурдом, на более высоком становится красивой системой. Включается другая система ценностей. Срабатывают другие логические связки. На низшем уровне красоту идеи рассмотреть нельзя. Ибо на нём может не хватать даже терминологического инструментария, может не хватать нужных слов для обозначения новых понятий.
Для перехода на высший логический уровень необходим учёт новых обстоятельств, новых взаимосвязей между элементами, а также иной взгляд с новых ракурсов рассмотрения.
В качестве примера математического абсурда приведу такую запись, которую можно даже считать простой шуткой.
100=4
При прямом прочтении такого уравнения оно смотрится как абсурд. Число сто не равно числу четыре, это же очевидно. Но всё меняется, если вам дополнительно объяснят, что слева не число сто, а цифры один-ноль-ноль. В двоичной системе это как раз и есть число четыре, обозначенное справа цифрой из десятичной системы. Равно. Красиво!
Л и н г в и с т и ч е с к и е а н а л о г и и
Попробую описать некую ситуацию с абсурдом в лингвистике, то есть случай «понимаю – не понимаю» при общении на разных языках. Согласитесь, что такая ситуация вполне жизненна. Здесь, думаю, можно даже несколько добавить комизма.
Представим себе человека, который держит в руках книгу Шекспира на языке оригинала, не умея читать по-английски. Он крутит её и недоумённо рассматривает с разных сторон, затем раздражённо восклицает: «Какая чепуха и абсурд, здесь же ничего нельзя понять! Чем тут восхищаются эти умники?»
Затем он делает абсолютно логичный с его точки зрения вывод: Шекспир – глупец, сочинивший совершенно непонятные вещи. О, да…!? И если ему объяснят, что книга просто написана на английском языке, то он безапелляционно ответит « я его не понимаю»… «Шекспир – мировая величина? Не вижу!» Книга летит в сторону…
А вот другой человек, похожий на первого, взялся читать древнекитайский манускрипт. Эффект тот же, но здесь такой читатель уже «уместно» употребит выражение «для меня это китайская грамота», в смысле «ничего понять невозможно». И будет по-своему прав, это она самая и есть. Объяснения насчёт философии Конфуция для него будут бесполезны. Он сам объяснит вам своё отношение так: «Они что, не могли написать на понятном языке нормальными буквами?» И опять будет прав, на своём уровне логики естественно.
Что, так не бывает в жизни? Бывает. Для выхода на более высокий уровень восприятия в таких случаях нужно достать соответствующий словарь и попытаться перевести текст, что обычно и делают культурные люди. Это бывает трудно, но возможно.
А там, в этом тексте, оказывается, есть Ромео и Джульетта. И много других красивых и интересных персонажей. Стоит переводить! Стоит переводить иностранные тексты, то есть переводить самого себя на более высокий уровень восприятия.
Ч у в с т в о м е р ы в и с к у с с т в е
Так в чём же тут состоит искусство? А в том, чтобы читатель изначально почувствовал присутствие высокого смысла, хоть и не сразу видимого, но ощущаемого. И не отбросил бы в сторону ваш опус с комментариями о «сивой кобыле», сразу после прочтения первого абзаца. Искусство здесь, как и всегда в искусстве, состоит в точном ощущении меры – в данном случае, меры абстрагирования при художественном описании.
Автор увлекает читателя за собой, ведя его по пути абстрагированного описания. Здесь абстракция – некий конечный результат, при котором смысл и логика теряются совсем. А абстрагирование – путь к абстракции, незаконченный и прерванный в точке, где художественные образы начинают «играть» в своей спорности, свободно перетекать друг в друга в своих противоречиях.
Эту точку я и называю здесь термином литературный абсурд. Цель которого – достичь такой игры образов и выражений, при которой их внутренние противоречия становятся красивыми, тонкими, «кружевными» и замысловато вычурными, интересными в своей неоднозначности и зыбкости.
Чуть автор «пересолил» – теряются смысл и логика, и с ними читатель теряется в догадках. А чуть автор «недосолил» – конкретика и прямота навевают скуку. Чувство меры – важнейшее качество для автора в любом искусстве!
Абстрагирование становится нужным тогда, когда конкретность предмета или явления утяжеляет его литературное восприятие, даёт сухость образа и делает повествование скучным в его однозначности. Прямое восприятие не «играет», не позволяет включить фантазию и ощутить тонкие нюансы.
А найдётся ли на этом пути абстрагирования своё место для понятия символ и символизма в литературе? Думаю, да. Символ – это первая «остановка» на таком пути, не доходя до точки абсурда. Символ – это уже не сам прообраз. Но новый образ, несколько удалённый по содержанию от прообраза, сохраняющий с ним логическую связь и ещё не вступающий с ним в противоречие. Но речь здесь тоже не о нём.
В з г л я д с д р у г о г о р а к у р с а
Такой литературный приём наталкивает читателя на смену прежней точки зрения. Подсознательно принуждает его посмотреть на описание с «другого ракурса», «отлипнуть» от своей привычной зафиксированной позиции. Стремление разобраться в своих ощущениях и противоречивой игре художественных образов заставляет изменить эту позицию.
При умелом авторском построении повествования читатель стремится выйти из дискомфортной зоны начального непонимания и ищет выход на другой уровень системности.
Как? Через рассмотрение ранее незамеченных деталей описания, незначительных и мелких на первый взгляд. Через поиск дополнительной информации вне повествования. Через построение дополнительной логики взаимодействия составных частей. В целом – через взгляд с другого ракурса.
Полученные образы в своём единстве создают свою новую реальность уже во взаимодействии на новом уровне. Новая реальность также в определённом смысле соответствует изначальной, но опять же, с другими качествами.
В качестве примера приведу собственную юмореску.
А б с у р д в т а з у
— Ой, уважаемый, а что это у вас такое? А? Что это? Ой, сколько вы всего навалили в тазик! Зачем? Ведь и разобрать ничего в этой мешанине невозможно. Просто какой-то винегрет получается. Вижу, что это какие-то ваши идеи. Но непонятно, что это и зачем. Это ведь даже не ерунда и не смесь чего-либо, а просто абсурд. Смотрите – вот какие-то жёлтенькие идеи – это, наверное, ваши мысли о солнце и доброте. Не так ли? А вот эти зелёненькие – это, скорее всего, экологические. Да? А красненькие – надо думать, о политике. Правда? А что это всё вместе обозначает, вообще не пойму… никак.
Бесформенно всё и бессмысленно. Зачем вы свои мысли из головы без всякого порядка вывалили в тазик? Да ещё и перемешали. К чему всё это? Непонятно. Я вот покопался тут сбоку, так никакого порядка не увидел. А вы сидите тут с таким умным видом, как будто вам завтра нобелевку дадут. Я вот, к примеру, неплохое образование имею, однако не позволяю себе делать такой умный вид и не люблю вот такие-всякие серо-буро-малиновые загадки.
— А вы, сударь, потяните за верёвочку. Может, что-то станет для вас более понятным.
— Где? Какая верёвочка? Не вижу.
— Вот-вот, смотрите.
— А, вот этот маленький коротенький хвостик? Не заметил сразу. И что?
— Потяните за него. Может быть, вам что-нибудь станет понятнее.
— Потянул… а… вот оно что! У вас эти идеи нанизаны на верёвочку. Тянутся одна за другой. Цепочка, что ли? Логическая? И правда, так видны взаимосвязи.
— Да-да-да.
— Смотрите, никогда бы не подумал. И всё же… вы бы это… поменяйте тазик, хотя бы… возьмите другого цвета, что ли.
Б у л г а к о в и Г о г о л ь
Отчётливо понимаю, что собственного примера недостаточно, поэтому обращусь к известным авторитетам. При этом оставлю несколько в стороне фантастику, фэнтези, притчи, мифы, басни и сказки. Ибо это всё-таки отдельные специфические жанры. Они не построены на игре противоречий. И к тому же, описываемый здесь метод является именно литературным приёмом, а не самостоятельным жанром. А кто же является Мастером противоречий и противопоставлений в литературе?
Высшим пилотажем отдаления образов от реальности считаю опыт М.А. Булгакова. Однако его произведения никак не могу назвать ни фантастикой, ни сказками. Многие его персонажи фантастично нереальны в своей мистичности, и в то же время фантастично живы в обычной повседневности. Они летают на метле и обедают на кухне, угадывают судьбу и «починяют примус», перемещаются во времени и растирают мазью больную ногу. Мистика бесконфликтно смешивается с обыденностью.
И это происходит настолько естественно и просто, что читатель ни на секунду не сомневается, и даже не удивляется тому, что коты и собаки умеют говорить, что Воланд завтракает с Кантом, что домоуправ Иван Васильевич исполняет обязанности царя, а бывший пёс Шариков спорит с профессором-хирургом. Читатель не сомневается в том, что коты и собаки говорят, а с интересом слушает, о чём они говорят. Бредовое «абырвалг» приобретает смысл. Это высокое авторское искусство Булгакова, я уверен.
Из составляющих элементов возникает новое понятие, на более высоком иерархическом уровне смысла. Из смешной беготни Бегемота и Коровьева, из спора с буфетчиком о рыбе не первой свежести, из проделок в Варьете вырастает новый вопрос – о смысле жизни. Вечный вопрос с вечным противоречием – «Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо». И здесь же не менее величественно – «рукописи не горят».
Уместно в этом контексте вспомнить и о полётах доктора Фауста с Мефистофелем у Гёте, и о премудром Пескаре у Салтыкова-Щедрина, и об Алисе у Льюиса Кэрролла, и о Гулливере у Джонатана Свифта. Но не буду перечислять здесь всех представителей литературы абсурда, ибо не ставлю себе задачу рассматривать историю этого метода. А хочу изучить саму его конструкцию и суть, чтобы увереннее применять его на практике.
И особенно хочется отметить в этом плане образность Н.В. Гоголя. Как мастерски абсурден Нос майора Ковалёва, самостоятельно гуляющий по Петербургу! Насколько логичен в своём поведении отделившийся Нос и насколько жалок без него сам майор.
Но подлинным шедевром поэтизации абсурда являются «Вечера…». Здесь русалки хороводят в Майскую ночь, Вакула летает за черевичками верхом на спецтранспорте, Солоха запросто снимает месяц с неба. И вся эта мистика вполне естественно воспринимается среди описания сельского быта Украины.
Женщина сняла месяц с неба? Ну, что ж тут такого? Они и не такое умеют… Красная свитка? Ну, чего не бывает на ярмарке… Вареники сами прыгают в рот Пацюку? Так ведь это очень удобно… Вию подняли веки – необычно? Ну, он ведь должен же как-то разглядеть грешника… И смешно и страшновато. Но из всех этих противоречий снова вырастает извечный вопрос о Добре и Зле. Именно об этом Майская ночь. И постановка этого вопроса сразу выводит творчество Гоголя на новый уровень. Из юмористического бытописания с этническим колоритом на уровень высокой философии.
П р и з н а к и а б с у р д а
Подытожу признаки абсурда как литературного приёма. Вижу их три:
1. Абсурдное высказывание содержит в себе минимум два образа или понятия, изначально противоречащих друг другу или простому здравому смыслу и состоящих в конфликте между собой.
2. По авторской воле противоречия этих образов и понятий выходят из конфликта через дополнительные обстоятельства в описании. Выходят из диссонанса и входят в созвучие. Часто автор эти обстоятельства не объясняет никак либо объясняет упрощённо, коротко и с элементами мистики.
3. Созвучие изначально противоречивых образов выводит читателя на новый уровень восприятия, поднимает над конфликтом.
Для большей наглядности попробую «препарировать» всего лишь один эпизод Гоголя. Солоха взлетела на небо и сняла оттуда месяц, поэтому в селе стало темно. При прямом восприятии – это полнейшая чепуха и абсурд. Причём тройной. Первое: женщины в реальности не летают, ни на метле, никак. Второе: луна – небесное тело, его нельзя снять с неба, тоже никак. Темно в селе ночью может стать только от закрывающих луну облаков. Однако Гоголь сообщает нам дополнительные обстоятельства – дело происходит в Диканьке в рождественскую ночь….
А… ну, тогда конечно!!! Теперь-то всё понятно, всё сразу встало на свои места. В Диканьке-то такое вполне могло произойти! Никаких сомнений! И наше читательское восприятие сразу выходит на новый уровень – лёгкой весёлости с любованием колоритными фольклорными традициями. И мы верим автору… верим, верим…
Здесь же хочу оговорить ещё один существенный вопрос о свойствах абсурда. А именно, должен ли абсурд непременно быть смешным? Некоторые авторы, пишущие на эту тему, считают, что абсурд смешон сам по себе. Ибо содержащееся в нём противоречие уже настолько нелепо, что без сомнений должно вызывать смех. Это их мнение, а моё мнение – нет.
Объясню чисто субъективно на таких примерах. Улыбка Чеширского кота отдельно от кота вызывает лично у меня недоумение и удивление, но не смех. Независимо гуляющий Нос майора Ковалёва страшноват, особенно если такое происшествие представить себе происходящим наяву. А уж Вий вообще конкретно пугает, и уж никак не веселит. Отсюда такая практическая мысль – автору и не нужно стараться втискивать абсурд в юмористические рамки.
А вот ещё одно существенное свойство абсурда, его, пожалуй, главная «фишка». Это свойство придаёт особую художественную «вкусность» такому литературному приёму. О нём нужно упомянуть обязательно. Это многовариантность расшифровки абсурдных парадоксов при прочтении разными читателями. Каждый читатель имеет право и возможность самостоятельно и свободно интерпретировать авторскую смысловую нелепицу – по своему вкусу, уровню развития, грамотности, компетентности и личной фантазии.
Понимание зависит от многих факторов, даже от настроения читателя. Каждый может самостоятельно выбирать ту смысловую и логическую ступеньку, с которой текст воспринимается лучше всего, гармоничнее. Возникает целый спектр читательских догадок и версий. То есть, из авторских недомолвок, намёков и образных противоречий читатели сами достроят свою конструкцию, гармоничную и красивую. И их может быть много.
Так в чём же всё-таки состоит разница между абсурдом в литературе и, в частности, фантастикой? Думаю, что стоит более чётко разграничить эти понятия.
Итак, в абсурде сталкиваются несколько противоречий, и их гармонизация достигается сообщением неких дополнительных авторских обстоятельств. Каковы они? Каково значение этих обстоятельств в общем тексте?
В абсурде такие обстоятельства описываются автором коротко, сжато, часто через мистику и как бы нехотя, не развёрнуто. Это простое пролезание Алисы в Страну чудес через кроличью нору, рождественская ночь в Диканьке как место и время происшествия, морское путешествие Гулливера в неведомые страны, самостоятельный уход Носа от майора Ковалёва. Всё без детальных объяснений и аргументации. Здесь объяснение – вспомогательный инструмент для связки сюжета. Алиса пролезла через нору – и всё, достаточно для объяснения.
А в фантастике и фэнтези эти обстоятельства, гармонизирующие начальные противоречия, даны подробно, развёрнуто, с отдельным построением аргументации, со смакованием деталей. Они являются самоцелью литературного произведения, важной и акцентной его частью, сутью сюжета. Именно в силу этих различий я и считаю абсурд лишь литературным приёмом, а фантастику и фэнтези самостоятельными жанрами.
В завершении статьи в качестве логической иллюстрации метода приведу достаточно широко известный образный пример. Представим себе человека, стоящего в поле на коленях и смотрящего вниз. Он видит отдельные травинки и цветы, но ему этого недостаточно. Тогда человек поднимается в полный рост и смотрит вокруг, видит цветущее поле целиком и осознаёт его красоту. А ведь ещё есть возможность взлететь высоко в небо и посмотреть на землю оттуда. То есть, для осознания красоты и величия природы существуют разные высоты, точки зрения и ракурсы.
Вот я и приглашаю моего читателя смотреть на природу с высоты полного роста и не забывать о небе.
