Работа с субличностями

Катя идёт по длинному переходу метро – как с Театральной на Площадь Революции. За плечами рюкзак. Тяжелый. С книжками, наверное. Кто-то впереди сильно надушился – кажется, что запах кружит вокруг Кати, как прилипчивая дворняжка-попрошайка в ожидании лакомства.

Вдруг в толпе мелькает знакомая долговязая фигура с широкими плечами. Синяя вельветовая куртка – её всегда было приятно гладить рукой – и чёрная кепка, которую утащила и не снимала, а потом изрезала на мелкие кусочки.

Катя не верит. Показалось. Много раз обманывалась.

Тут фигура оборачивается, и на Катю смотрят знакомые грустные глаза. Карие, как у Катиного бульдога Яши.

Катя нервно суёт руки в карманы и нащупывает сигареты; начинает продираться сквозь толпу. Но человек уходит дальше и дальше – ни догнать, ни окликнуть. Да и зачем.

Звонит будильник. Яша крутится вокруг Катиного диванчика и радостно тявкает.

***

Закуривая утреннюю сигарету, Катя считает, который раз ей приснился навязчивый сон.

Почти десять лет прошло. Много воды утекло, сильно переменилась жизнь. А болит как будто только вчера открыла письмо из четырёх лапидарных строчек. Открыла – и провалилась в чёрную склизкую яму. Исчезла. Умерла.

Не один год ушёл на то, чтобы вылезти обратно. Причём вылезти – только полдела. Ещё нужно было заново, с нуля учиться жить: вставать утром с постели, куда-то идти, чего-то хотеть. Слава Богу за психотерапию.

– Почему он со мной так поступил, Саша? Как он мог? Объясни мне, я не понимаю! – дергала Катя мужа.

– Я почем знаю, – отмахивался Сашка от бабьих причитаний.

– Ты ведь мужчина!

– И что, мы все под копирку, что ли?

***

Катя идёт с Яшей вдоль речки. Уже светло. Небо голубое. Чуть морозит. Яша порывается гонять уток; они разлетаются от него, громко хлопая крыльями.

Через три часа Катя поедет к психологу и признается, что вся терапия пошла прахом, что бессознательное снова и снова подбрасывает ей незавершенный сюжет десятилетней давности и сюжет этот режет Катю без ножа.

***

– Расскажи свой сон от лица этой долговязой фигуры, – предлагает Ирина Петровна.

– Я иду по переходу, – осторожно начинает Катя. – Я устал после работы и хочу домой. Мне кажется, что кто-то сверлит глазами мой затылок. Я поворачиваюсь и вижу Катю…

– И как тебе видеть Катю?

– Я удивлён. Мы много лет не виделись.

– А ещё?

– Я устал. Домой очень хочется. Голодный.

– Это все?

– Кажется, да.

– А что к самой Кате? Как к ней относишься?

– С теплом. Приятные воспоминания. Яркий роман. Правда, скандал с женой был ужасный. Ух! До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю.

Катя вышла из роли, сгорбилась в кресле и почти не дышит. В кабинете полумрак. Мерно гудит торшер. За дверью слышно шаги. Терапевт пододвигает коробку с платками, но Катя не двигается.

– Чувствуешь своё тело сейчас?

Катя встречается глазами с Ириной, медленно расправляет плечи; глубоко вздыхает, поерзывая на скрипучей коже.

– Я как будто проваливаюсь в пустоту. Цепляюсь руками за уступы, а это острое стекло, оно режет руки.

– Можешь вернуться в образ мужчины из твоего сна? Как он чувствует своё тело?

Катя пересаживается в соседнее кресло. Задумывается на мгновение.

– Мне спокойно. Я уверен в себе. Мне нравится моя жизнь. Мне нравятся воспоминания, которые вызывает Катя.

– Ты не чувствуешь боли?

– Нет. Пошлое надо оставлять в прошлом. Умерла так умерла.

– Что ты хочешь сказать Кате?

– Научись отпускать. Не держи тех, кто уходит. Жизнь одна, береги себя.

Катя гневно трясёт головой. Чёрные кудри разлетаются в разные стороны, как маленькие смерчи.

– Слово – дело! Нельзя бросать тех, кто к тебе привязан! Это непорядочно! Хорошие люди так не поступают!

– Получается, тебе нельзя быть свободной в своём выборе? — спрашивает Ирина Петровна. – Ты всегда должна оставаться рядом с другим, даже если тебе давно хочется уйти?

***

Катя возвращается домой по заснеженной аллее. В рюкзаке похрустывает Яшин корм. В наушниках поёт Честер Беннингтон. Катя не понимает слов, но каждая строчка отзывается почти физической болью. Она ставит айпод на паузу и смотрит на утиную стаю; достаёт из кармана оторванную горбушку.

Катя крошит хлеб уткам и вспоминает маму. Сколько Катя себя помнит, мама была в депрессии – от легкой до тяжёлой. Печальная, одинокая, отчаявшаяся. Бесконечные рассказы про несправедливость судьбы и предательство Катиного папы.

Звонит телефон. Катя смотрит на экран, видит мамину фотографию и сбрасывает звонок; потом второй, потом выключает телефон совсем.

***

Катя стоит перед высокой лестницей с бокалом холодного игристого. На ней длинное шелковое платье. То ли университет, то ли библиотека, то ли светский приём – непонятно.

Кто-то трогает её за рукав. Катя оборачивается.

– Привет! – улыбается Дмитрий Евгеньевич.

– Здравствуйте, – вежливо отвечает Катя, разворачивается и идёт вверх по лестнице.

– Как дела? – не отстаёт навязчивый собеседник.

– Спасибо, хорошо, – поднимается Катя, жалея, что надела сегодня каблуки.

– У меня куча новостей! – трещит мужчина как юная университетская лаборанточка.

Катя резко оборачивается и прерывает его на полуслове:

– Дима, зачем ты тогда так со мной?

Дмитрий Евгеньевич откидывает волосы с лица, вытирая выступивший от быстрого подъема пот, и смеётся.

– Потому что, – отвечает он, не переставая широко улыбаться.

– Спасибо, – говорит Катя.

Звонит будильник. На экране айфона 8 неотвеченных.

***

Я люблю работать со снами – это сокровищница. Там всегда прячется богатый материал.

Как правило, во сне берут голос те наши субличности, которые молчат в часы бодрствования. Сдержались во время ссоры – во сне в образе тигра бегаете за добычей.

Повторные сны часто приходят к нам, когда какая-то наша субличность хронически остаётся отторгнутой, неприсвоенной, заброшенной и непринятой. Она начинает выпирать из-под крышки бессознательного как тесто из кастрюли.

В Катином случае этой субличностью была Женщина, которая уходит. Катя с детства привыкла к тому, что депрессивную маму надо выслушать, убаюкать, сконтейнировать – если этого не сделать, маме будет совсем плохо и она не сможет позаботиться о самой Кате. Будучи взрослой, Катя по привычке не позволяет себе четко очерчивать свои границы, говорить людям «нет».

Сон помог Кате разглядеть и присвоить эту часть. Первое, что смогла сделать Катя, – это перестать отвечать на мамины звонки в любое время суток.

Поэтому в финальном Катином сне субличность Уходящей наконец повернулась к ней лицом.

Сны
От автора: У меня нет какой-то определённой цели написания этого рассуждения. Но за последние годы мне столь часто приходилось излагать вслух приведённое ниже, что, наверное, имеет смысл один раз всё записать, с тем, чтобы позже отсылать интересующихся к тексту.
С древности сны были предметом мистического отношения – это ведь целые миры, посещаемые нами еженощно (а точнее – несколько раз за ночь), иной раз подобные нашему, а иной – фантастические. Иногда во сне мы получаем откровения или предупреждения, а то и новые идеи. Как тут не счесть сны чем-то волшебным и таинственным?
Теорий сновидений существует тоже изрядно, от мистических, что часть нашей души отделяется от нас и путешествует, до механистических, что мы во сне систематизируем накопленный опыт или что сны – всего лишь фоновая, паразитная активность мозга, типа наводок в радио.
С последним, впрочем, согласиться трудно.
В мозгу есть один центр, предназначенный исключительно для того, чтобы тормозить моторику, проявляемую во сне. Если он работает плохо, то случаются разные варианты лунатизма. Если животному этот центр заблокировать, то мы сможем наблюдать, что оно делает во сне. Так, кстати, и изучали, что именно снится животным. Сомнительно, чтобы паразитную активность мозга обслуживали какие-то специализированные структуры.
Здесь, оставив теории сновидений в покое, изложу свои соображения по этому поводу. Я никак не проверял их специально, но мой опыт и опыт людей, интересовавшихся вопросом, по крайней мере, им не противоречит, и, как выяснилось, аналогичной точки зрения придерживается финский психолог Антти Ревонсуо.
Итак: сны – это обучающий механизм.
Дети людей и животных проводят во сне очень много времени, причём аномально большую долю его – именно в фазе быстрого сна, когда снятся сновидения: в их жизни очень много новостей, требующих усвоения. Люди интеллектуального труда знают, что безделье (а точнее – отсутствие впечатлений) мешает заснуть. Для того, чтобы быстро и глубоко погрузиться в сон, надо утомиться не только физически, но и ментально. Есть предположение, что именно на утомляемости (её динамике) основано разделение людей на «сов» и «жаворонков». Чем больше впечатлений надо переварить, тем интенсивнее сон – глубже, с бОльшим количеством сновидений.
В порядке первого аргумента в пользу моей точки зрения я предложу вспомнить ночные кошмары. Они обычно кошмарны не снящимися событиями, а нашим отношением к ним. Они характеризуются не катастрофичностью явлений, а сопутствующей эмоциональной напряжённостью. Некоторые кошмары достаточно расхожи, другие – глубоко индивидуальны. Они демонстрируют нам ситуации, к которым мы не готовы – по навыкам или морально и снятся иногда с потрясающей настойчивостью, предъявляя одну и ту же последовательность образов иногда с точностью до деталей. Но: стоит нам сработать в предъявленной ситуации «молодцом», как кошмар тут же исчезает из «афиши показа».
Что же происходит?
Субличность (или, если угодно, подсознание, или структура психики – это вопрос терминологии), ответственная за показ нам сна, выбирает сюжет, для которого у нас отсутствует (или очевидно неоптимальна) выработанная реакция, и предъявляет нам этот сюжет, предлагая определиться с реакцией, чтобы, буде подобное случится в реальной жизни, быть к ней готовым. Особенно упорно она ставит нам эту задачу, если в реальной жизни такое уже случалось, а мы так и не поняли, как нам себя вести.

Анекдот: Женщине снится, что она убегает по тёмным пустым улицам от огромного, страшного, негра. Она поворачивает в переулки, негр не отстаёт, и внезапно они оказывается в тупике. Бежать некуда. Женщина поворачивается к преследователю и восклицает: «Ну что, что тебе от меня надо, в конце-то концов?» Негр останавливается, растерянно разводит руками и отвечает: «Не знаю, это ведь ТВОЙ сон!»

Другая субличность, ответственная за решение поставленной задачи (и эта субличность, судя по тому, что мы помним только последние один-два сна из нескольких просмотренных за ночь, – вовсе не сознание) пытается как-то в ситуации сориентироваться. Поскольку, как мы понимаем, часто ситуация бывает весьма тягостной и эмоционально напряжённой, при особенно усердных попытках как-то себя повести, дать ответ на вопрос «И что же ты будешь делать?» напряжение может усилиться до такой степени, что человек просыпается с сердцебиением и в поту. «Надо же, какая гадость приснилась!»
Повторюсь: задача ставится не просто так. Сюжет нас волнует, быть может особенно волнует «предъявляющую сны субличность», – назовём её для простоты «режиссёром», – и режиссёр ждёт от нас, что мы придумаем, как в данной ситуации себя вести. Замешательство и паника – свидетельство нерешенной задачи, а целенаправленное поведение или хотя бы сформированное эмоциональное отношение режиссёра удовлетворяет. Неудовлетворённый режиссёр может повторять постановку с разной периодичностью, пока, в конце концов, мы задачу не решим.
Интересно, что искать и находить решение можно не только во сне.

Когда моему старшему сыну было лет семь, он спросил меня, почему снятся кошмары, и я рассказал ему о моей гипотезе. В ответ он изложил свой сон: «Я иду по улице, заблудился, и ищу нашу улицу. Я помню название, но никак не могу понять, куда идти. И тут я вижу, что идёт бабушка Ира. Я думаю: вот, она сейчас нас выведет. Она походит ближе, я вижу, что это вовсе какая-то незнакомая женщина, и просыпаюсь».
Я предложил сыну такую интерпретацию: режиссёр интересуется, а что мы будем делать, если заблудились? Протагонист не может дать ответ, и предлагает вариант: «Придёт бабушка и нас выручит». Режиссёр отвечает: «А вот фиг! Давай сам!» Протагонист теряется и просыпается.
Мы разобрали, как следует себя вести, если потерялся, и этот сон сыну больше не снился.

Напротив, когда я внимательно следил за состоянием своей психики, непроработанных ситуаций у меня не было, я принимал разумные решения, редко ошибался, и сны мне снились скучные и бессмысленные. Зато однажды, когда я случайно перепутал пригородные автобусы и заехал к чёрту на рога, откуда мне пришлось выбираться пару часов, режиссёр мне всю ночь крутил транспортные коллизии: я перепутал автобус, опоздал на электричку, не могу найти свой поезд, забыл багаж на платформе, и так далее.
Если предлагаемая режиссёром ситуация не предполагает никаких приемлемых выходов, достаточно её просто принять. Что-то типа «Я ничего не могу поделать в этом случае, в состоянии лишь грустить и сетовать, этим и займусь». Естественно, попытки решить аналогичным способом абсолютно все задачи вряд ли пройдут, ведь в качестве режиссёра мы не глупее нас в качестве протагониста.
Режиссёр может ставить и умозрительные задачи, и тогда сны – просто сны, иногда похожие на кейсы из профессиональных тестов.

Мне как-то приснилось, будто я – прораб и строю дом. А несколькими километрами дальше стоит тот же дом, только на двадцать лет позже. И я мотаюсь между стройкой и уже стоящим домом, чтобы убедиться, что через двадцать лет ничего не обрушивается, не портится, что всё сделано качественно. Задача, насколько я понимаю, стояла в полноте использования обстоятельств.

Кстати, о времени. Все мы знаем, что во сне можно прожить несколько часов, а то и дней. Однако сама фаза быстрого сна длится минуты. При некоторых усилиях можно отследить, что не всё прожитое во сне время проживается последовательно. Занудные и несущественные эпизоды пропускаются, заменяясь памятью о том, что они были, подобно «условию задачи», к моменту начала сна информирующего вас, кто вы такой, где вы, и кто все эти люди. Скажем, вы идёте по дороге, идти долго. Смена кадров – и вы уже пришли, и помните, что шли часа четыре. При нарушении процесса посыпания эта информация может ещё некоторое время быть актуальной.

Однажды полчаса после пробуждения я удивлялся, как я мог забыть, что мне одна знакомая зачем-то подарила каморку (дворницкую) на Курской, и куда же я задевал ключи… Разумеется, это всё было только частью заданных обстоятельств из сна.

Есть и другие сны, сны-предупреждения, ответы или подсказки. Бывает, что во сне мы находим предмет, который безуспешно искали наяву, или успешно решаем вопрос, не дававшийся днём. Можно вспомнить хрестоматийные примеры Кекуле, понявшего во сне структуру молекулы бензола, и Менделеева, увидевшего во сне периодическую систему.
Дело в том, что сознание – достаточно неповоротливый расчётный механизм, с разнообразными фильтрами, поэтому скорость вычислений невысока. Часть восприятия от него ускользает, во-первых, по невнимательности (или наоборот, по концентрации внимания на одном объекте), а во-вторых, потому что ширина входного информационного потока у сознания обрезана. Под гипнозом человек видит в 3-5 раз лучше, слышит в 8-10 раз лучше, и я сам наблюдал регистрацию тепла руки гипнотиком с закрытыми глазами на расстоянии метра. Поэтому подсознание имеет о мире несколько больше информации и обрабатывает эту информацию куда быстрее, хотя и несколько менее аккуратно, что выражается в забавных иллюзиях восприятия, например оптических. Поэтому у подсознания, как у субличности, иногда есть, что нам сообщить.
Во сне сознание отключается, и субличности (кстати, тоже, не факт, что все) вступают во взаимодействие.
Но, увы, у обычного человека контакт между сознанием и подсознанием (и вообще между субличностями) слаб, и сообщения поступают к нам в виде смутных подозрений, предчувствий, капризов и так далее (об этом – глава «Интуиция»). Зато во сне, когда активность сознания заторможена, сигналы можно передавать более подробно. Скажем, если нам снится, что наш знакомый поступает нехорошо, то имеет смысл по крайней мере задуматься о его отношении к нам. Возможно, подсознание заметило что-то в его поведении, что прошло мимо нашего разума. Да, оно может ошибаться, но ведь и сознание может, к тому же подумать никогда не вредно.
Вторая сложность коммуникации субличностей состоит в том, что у большинства людей речевой центр эксклюзивно оккупирован сознанием, и подсознание обычно предпочитает образы, ощущения, эмоции, и так далее. Оно не всегда способно выразить свои концепции при помощи театра теней, поэтому иногда мы просыпаемся с мучительным вопросом: что может значить этот сон, оставивший ощущение чего-то очень важного, такой странный, полный фантастических образов и многозначительных событий? Да и мыслит оно несколько иначе, так что образы сновидений бывают смутными и загадочными, даже если подсознание предъявляет их нам снова и снова, пробиваясь с важными сведениями к нашему разуму.
Разгадать иносказания бывает как правило достаточно просто, но попадаются и исключительно замысловатые метафоры.

Однажды мне приснилось, что я ем нашу кошку. Причём она жива, но не сопротивляется, лишь недовольно морщит нос. Ем вилкой, примерно треть уже съедена, торчат какие-то ребра, почему-то варено-копченые… И я ей ещё говорю: «Вот, кошечка, как только ты кончишься – так всё!» И с одной стороны у меня перед ней чувство вины, а с другой – что же теперь делать? Останавливаться бессмысленно, доедать – жалко… Проснулся в тяжком недоумении – сон, согласитесь, достаточно эмоционально нагруженный, неприятный, что свидетельствует о наличии сообщения и постановки вопроса, требующего решения, и загадочный. Думал я дня три, а потом понял, что сообщение могло бы звучать примерно так: «Меньше занимайся благосостоянием, и больше – семьёй». Я тогда действительно много работал. Видимо, чрезмерно много.

Затруднюсь дать точные критерии правильности интерпретации сна, а неточный – катарсическое облегчение при нахождении разгадки, расшифровке. После обнаружения правильного ответа вопрос растворяется, уходит, перестаёт беспокоить.
Для облегчения понимания были замечательно полезны сонники – этакие разговорники «подсознание – сознание». Разумеется, субличность-отправитель сообщения тоже была в курсе стандартных эквивалентов, и могла легко передать простые смыслы, руководствуясь сонником. Просто для примера одна цитата из сонника Миллера:

«Увидеть во сне, что у Вас три ноги или более, означает, что Ваша предприимчивость больше проявляется в Вашем воображении, чем в реальных делах».

Удобно, правда?
Разумеется, далеко не все сны несут в себе сообщение. При некоторой тренировке информативные сны можно отличать по некоторой тревожности, назойливому возвращению мыслей к предмету сна. Это состояние трудно описать словами, но, если будете внимательны, вам удастся его засечь и запомнить.
Конечно, есть более прямые и эффективные пути коммуникации субличностей, но этот вопрос выходит за пределы темы.
Непременно хочется пройтись по осознанным сновидениям.
Да, очень интересно увидеть во сне то, что хочется. Даже интереснее, чем кино. Это действительно возможно, хотя и с некоторыми ограничениями, на которых не буду останавливаться. Но пользы в таком занятии не больше, чем в играх на смартфоне. А вот то, что мы такой забавой блокируем, а то и надолго сбиваем естественные функции сна – не очень здорово.
Естественно, моё любопытство не позволило мне пройти мимо осознанных сновидений. Для человека с тренированной психикой это не слишком сложная задача, но, когда я застал себя во сне и радостно начал перекраивать мир под свои прихоти, я обнаружил присутствие режиссёра и протагониста. Они, понятно, не могли продолжать нормально работать, но не стали и мешать. А этак отодвинулись в сторонку, и я почувствовал (а как же, ведь они – тоже я) их терпеливо-снисходительно-пренебрежительное: «Вообще-то мы тут делом занимаемся, но ты побалуйся, поиграй, мы подождём».
В общем, сны – функция нашей психики, к которой следует относиться с вниманием, которую можно использовать (но не насиловать), и которую очень интересно изучать.
Здесь следовало бы добавить какую-нибудь красивую мораль, но никак не могу придумать. Пусть она вам приснится.