Портал:Ниасилили/Расизм — Lurkmore

РАСИ́ЗМ, психологические и идеологические установки, обуславливающие деление людей на генетически и, как следствие, интеллектуально и нравственно иерархически неравноценные группы, а также соответствующие этим установкам социальное поведение и тип политики.

Реальные масштабы угрозы, которую несет расизм для цивилизованного существования человечества, были продемонстрированы лишь в 20 в. национал-социализмом, но семена этой опасности были брошены в почву европейской культуры еще в предшествовавшие два столетия.

Возникшая в древности в рамках иудаизма традиция рассматривать всех людей, к каким бы племенам и народам они не принадлежали, как потомков общего предка Адама опровергает предположение об изначальной универсальности расистских представлений, хотя уже у Платона и Аристотеля имеются высказывания в духе расизма (греки — свободные от рождения, варвары — рабы от природы).

Лишь внешне схожим с расизмом был действовавший с середины 16 в. в Испании и некоторое время в середине 18 в. в Португалии принцип лимпъеса де сангре; обозначая «чистоту крови», он в действительности применялся для того, чтобы даже отдаленным потомкам принявших христианство евреев закрыть доступ к церковным должностям, дающим им власть над христианами безупречного происхождения (см. Новые христиане).

Однако собственно расизм — ровесник биологии как самостоятельной науки — был прямым результатом чисто биологического подхода к человеку. Уже логикой построенной в 18 в. первой биологической систематики (в которой человек как род был помещен в отряд приматов, входящий в класс млекопитающих) ее создатель швед К. Линней для классификационной завершенности выделил четыре биологически различные человеческие расы и приписал им умственную и культурную неравноценность.

Еще дальше пошел другой корифей биологической науки, современник К. Линнея француз Ж. Бюффон, определивший белого человека как венец творения, а черных людей как представителей дегенеративной расы. Под непосредственным влиянием этих выдающихся ученых откровенно расистские позиции занимал властитель дум всей образованной и свободомыслящей Европы 18 в. Вольтер (видевший в черном человеке промежуточное звено между белым человеком и человекообразной обезьяной), весьма близки к ним были И. Кант, Г. Фихте и многие другие деятели европейской культуры.

Легитимация расизма наукой продолжалась и в 19 в. — оформившейся к середине столетия антропологией и особенно таким ее разделом, как расоведение. Почти все основатели антропологических школ — П. Брока в Париже, 1859; Дж. Хант в Лондоне, 1863 и другие, — желая избежать зоологизма, требовали различать человеческие расы не только по физическим особенностям, но и по уровню умственного и культурного развития, своеобразию исторической судьбы и т. п.

Поскольку в этот период расизм получал преимущественно биологическое обоснование (все классификации человеческих рас исходили главным образом из внешних анатомических различий — пигментации кожи, цвета и формы волос и глаз, особенностей рельефа лица и его частей, а также головы и т. д.), никаких точек соприкосновения с антисемитизмом он не имел — принадлежность евреев к белой, европейской расе считалась сама собой разумеющейся.

Так, общепризнанный основоположник расизма как доктрины француз Ж. А. Гобино в главном сочинении «Опыт о неравенстве человеческих рас» (1853–55) впервые сформулировал многие положения, которые позднее вошли в расовую теорию национал-социализма: о расе как основном факторе исторического развития; о белой расе как наиболее способной к культурному творчеству, а поэтому высшей по сравнению с двумя другими — желтой и черной; о борьбе рас как движущей силе исторического процесса; о пагубности расового смешения, особенно для высшей белой расы, поскольку оно ведет к ее вырождению, и многое другое; однако евреям никаких расовых претензий не предъявлял, лишь посетовал на то, что и им не удалось сохранить расовую чистоту.

Антиеврейскую направленность расизм стал приобретать после его научной легитимации также и лингвистикой — областью знания, превратившейся в середине 19 в. в самостоятельную науку благодаря открытию семьи индоевропейских языков и описанию ряда особенностей, которыми они отличаются от языков, принадлежащих к другим языковым семьям. Поскольку родство индоевропейских языков давало основание предположить их происхождение от одного праязыка, видимость научной убедительности приобрела и ничем не обоснованная идея об общем происхождении говорящих на этих языках народов, в частности, европейских, а следовательно, и принадлежности их к единой расе, названной тогда же арийской.

Такая лингвистическая аргументация способствовала отказу от прежнего взгляда на евреев как на расово родственный всем европейцам народ. Несостоятельное утверждение, что язык — важнейшая расовая характеристика и главное духовное достояние народа, превратило евреев, чей язык принадлежит не к индоевропейской, а к афразийской или семито-хамитской семье языков, в чуждую европейским народам, восточную по происхождению семитскую расу (что не помешало национал-социализму, охотно использовавшему эти доводы, отнести к «недочеловекам» наряду с евреями цыган, язык которых принадлежит к семье индоевропейских языков).

В результате иначе стали оцениваться и биологические различия между расами. Если раньше все-таки сохранялась возможность рассматривать их только как внешние, а потому и несущественные в социальном, политическом и культурном отношениях, то сейчас они были представлены как глубинносущностные, как однозначно детерминирующие историческую судьбу, форму государственного устройства, умственное и нравственное состояние каждой расы.

С конца 19 в. как якобы неопровержимый аргумент в пользу расизма стала использоваться эволюционная теория Ч. Дарвина, особенно его учение о естественном отборе, борьбе за существование и выживание наиболее приспособленных видов. Возникший в этот период в результате наложения данной схемы на человеческую историю так называемый социальный дарвинизм сыграл во многом решающую роль в придании расизму научной видимости и был принят образованными кругами Европы с немалым энтузиазмом.

Этому способствовал высокий престиж немецкого биолога Э. Геккеля (сформулированный им основной биогенетический закон, утверждающий, что в онтогенезе, то есть в развитии биологических особей, неизбежно воспроизводятся в сокращенном виде основные этапы и черты филогенеза, то есть эволюции вида, имел непосредственные расовые коннотации, отчего этот закон и занял одно из центральных мест в идеологии национал-социализма), английского философа Г. Спенсера (у которого национал-социалисты позаимствовали и главную идею органической школы в социологии — о выживании наиболее приспособленных как основном законе социального развития) и многих их последователей, имевших репутацию серьезных ученых.

Получивший столь солидную научную легитимацию расизм почти до самого конца 19 в. был обращен не столько против евреев, сколько (особенно среди белого населения США) против представителей черной и желтой рас. Тому, что европейский расизм очень скоро стал преимущественно антиеврейским, способствовала давняя и глубоко укорененная в мировосприятии всех слоев населения Европы традиция антисемитизма, в который расизм буквально вдохнул новую жизнь, заменив весьма поблекшее к тому времени христианско-теологическое оправдание антисемитизма ореолом научной обоснованности.

Важную роль сыграло то обстоятельство, что, в отличие от негров или китайцев, о которых огромное большинство европейцев знало только понаслышке, евреи, обычно сильно отличавшиеся внешне — одеждой, языком, религией, обычаями и т. д., жили рядом и часто вступали с соседями в непосредственное каждодневное общение. Однако решающую роль в возникновении расового антисемитизма и превращении его в реальную, вначале идеологическую, а затем политическую силу сыграло слияние расизма с шовинизмом; этот симбиоз существенно изменил характер и потенцию их обоих.

Расизм в результате этого много потерял в своем научном реноме (поскольку для смешения расового и этнического найти научные аргументы было невозможно), но зато значительно выиграл в идеологическом отношении — без придания хорошо знакомого чувственно конкретного облика расовому антиподу расизм так и остался бы умозрительной концепцией, вызывающей споры в академических кругах, и никогда не стал бы массовой идеологией, способной воодушевить толпу. Шовинизм, часто имевший в Европе антисемитский компонент, приобрел благодаря расизму большую, чем когда-либо, психологическую убедительность, не в последнюю очередь основанную на авторитете ученых и мыслителей, которые числились среди его основателей и сторонников.

Поскольку именно в Германии в силу ряда особенностей ее исторической судьбы шовинистические настроения и чувства достигли наивысшего в Европе конца 19 в. накала и наложили наиболее глубокий отпечаток на деятельность большинства политических партий и движений, эта страна и стала родиной теории и практики расового антисемитизма. Его провозвестниками выступил композитор В. Р. Вагнер («Еврейство в музыке, 1850), а в конце 1870-х — начале 1880-х гг. — В. Марр («Победа еврейства над германством», 1879) и некоторые другие второстепенные публицисты.

Однако подлинным катехизисом расового антисемитизма, по которому учились и воспитывались несколько поколений немцев, в том числе А. Гитлер и другие вожди национал-социализма, стала книга «Основы 19 века» (первое издание — 1889 г., затем десятки новых, включая переводы на многие европейские языки), творение натурализовавшегося в Германии англичанина Х. С. Чемберлена (женатого вторым браком на дочери В. Р. Вагнера), который в конце своей жизни был личным другом А. Гитлера. Большому успеху расово-антисемитской эсхатологии истории, изложенной в этой книге, в немалой степени способствовали несомненная ученость автора, его яркое литературное дарование и талант популяризатора.

Х. С. Чемберлен был, по-видимому, первым, кто увидел в расизме эффективное средство реабилитации антисемитизма в глазах гуманистически образованных европейцев и придания научной респектабельности даже самым крайним выводам из него, а также источник той интеллектуальной смелости, которая поначалу еще требовалась для объявления еврейского народа явным или тайным врагом всего остального человечества, опасностью для любой культуры, порчей всякой цивилизации, вступившей с ним в какие-либо контакты.

Сильное впечатление на читателя производила и умело созданная видимость личной непредвзятости Чемберлена (главным образом благодаря ссылкам, с одной стороны, на самые уважаемые имена в мировой культуре, в том числе Цицерона, Ювенала, У. Шекспира, Вольтера, И. Канта, И. Гердера, Ж. Э. Ренана и других, на многочисленных ученых-историков и антропологов, с другой — на еврейские источники) и невозможность рационально опровергнуть доводы автора, поскольку все логические и фактические несоответствия в его сочинении объяснялись с помощью ссылок на неподвластную критике и анализу мистическую интуицию, для которой ничего не значили накопленные к этому времени в антропологии и расоведении факты, опровергающие тезис о неравноценности человеческих рас.

Возникшая на почве германского шовинизма, расовая теория Х. С. Чемберлена стала реально претендовать на статус общенациональной идеологии еще в годы Веймарской республики (1918–33), что объяснялось не столько глубоким социальным, экономическим и политическим кризисом, вызванным поражением Германии в Первой мировой войне, сколько обостренным до крайности коллективным чувством национального унижения — оборотной стороной выпестованного шовинизмом национального высокомерия и чванства.

Расовый антисемитизм эффективно компенсировал это чувство, во-первых, провозглашая немцев расовой элитой человечества, в том числе и среди европейских народов, и, во-вторых, снимая с немцев всякую ответственность за все национальные неудачи, провалы и поражения, перенося ее на евреев как на расовый антипод, который по своей расовой природе смертельно враждебен всему германскому. Притягательная, гипнотизирующая сила расового антисемитизма оказалась вследствие этого столь велика, что мандат на власть, который национал-социализм получил от немецкого народа в начале 1933 г., был фактически и мандатом на «окончательное решение» еврейского вопроса (см. также Германия; Катастрофа; Концентрационные лагеря; Нюрнбергские законы; Сопротивление антинацистское).

Своеобразной формой расового антисемитизма, также едва не приведшего в начале 1950-х гг. к геноциду, была проводившаяся на практике десятилетиями в Советском Союзе политика дискриминации евреев: касавшиеся почти только евреев, а порой и полуевреев ограничения при приеме в высшие учебные заведения, недопущение в определенные сферы деятельности и на должностные уровни и т. д., причем, исключительно по биологическому признаку, то есть по происхождению от родителей-евреев (см. Антисемитизм; Врачей дело; «Космополиты»; Советский Союз). Расовый антисемитизм имел сторонников и во многих других странах, в частности, во Франции и США, однако нигде за пределами Германии ему не удавалось привлечь на свою сторону столько народа, чтобы его приверженцы могли претендовать на власть.

Реальной политической силой в некоторых странах в определенные периоды их истории становился, правда, расизм, направленный против негров, например, в США (особенно в южных штатах) и еще более в Южно-Африканской Республике, где он с 1948 г. служил идеологическим оправданием официальной политики институциональной, а позднее и территориальной (апартеид) сегрегации (с 1960-х гг. любые проявления расизма поставлены в США вне закона, а с начала 1990-х он стал уходить в прошлое и в Южно-Африканской Республике). В современном мире известен и расизм негров и представителей монголоидной расы, направленный против людей белого цвета кожи.

Безусловно отрицательное в целом отношение евреев к расизму определяется идущей от иудаизма культурной традицией не придавать существенного значения расовым различиям между людьми. Некоторое ослабление национально-культурного иммунитета к расизму у немецких евреев под влиянием господствовавшего в Германии умонастроения выразилось прежде всего в весьма неадекватной реакции на открыто проповедовавшийся там с 1870-х гг. расовый антисемитизм.

Так, до начала 20 в. на него реагировали почти исключительно интеллектуалы (в частности, Г. Коген), которые видели свою задачу в том, чтобы с помощью рациональных доводов убедить германскую общественность в научной несостоятельности расового антисемитизма. Стремительный рост влияния расового антисемитизма в образованных слоях немецкого общества перед Первой мировой войной продемонстрировал полную бесплодность такого рода полемики и посеял первые семена беспокойства, которое, однако, касалось главным образом видов на столь желанное для многих из них еврейско-германское слияние.

После Первой мировой войны многие немецкие евреи, желая доказать несправедливость расовых обвинений в свой адрес, ринулись в первые ряды германских патриотов и поборников пангерманских устремлений, а также выразили готовность отнестись с пониманием и сочувствием к озабоченности германской нации ее расовыми интересами (например, берлинский юрист и общественный деятель Х. Зонненфельд, 1863–1927; одно время — Л. Фейхтвангер и другие).

Многие лидеры немецкого еврейства до самого прихода нацистов к власти в январе 1933 г. и даже некоторое время после этого упорно отрицали, что расовый антисемитизм национал-социалистов представляет реальную угрозу для евреев, а тех, кто высказывал такие опасения, клеймили как «пессимистов-невротиков». Так, газета «Юдише рундшау» от 4 августа 1933 г. в статье «Нюрнберг и евреи», успокаивая читателей надеждой на то, что нацистская политика будет уважать право на существование неарийских этнических групп, писала: «Мы можем с удовлетворением констатировать, что в нескольких речах в День партии в Нюрнберге прозвучал этот мотив. Только на таком принципе — ведь расовая теория принята новой Германией, — мы верим, могут быть установлены вполне удовлетворительные отношения между германцами и евреями».

До прихода нацистов к власти в Германии некоторые еврейские интеллектуалы уверовали в научную обоснованность расизма и не устояли перед соблазном обратиться к ней с еврейских позиций. Такой подход и здесь имел результатом национальную апологетику (например, М. Лацарус утверждал, что еврейская кровь — самая благородная из всех, текущих в человеческих жилах; Б. Дизраэли заявлял, что семиты, особенно евреи, — это самая аристократическая из всех человеческих рас; подобные взгляды отстаивали многие из первоначального венского окружения З. Фрейда, чем позднее не преминули воспользоваться в погромных целях национал-социалисты).

Чисто расовым было обоснование прозвучавшего уже в конце 19 в., но никем тогда не услышанного призыва к евреям как можно скорее покинуть Германию из-за нараставшей там смертельной угрозы для них (Б. Кон «Перед бурей. Серьезное предостережение немецким евреям», 1896). Для объяснения национального своеобразия евреев ссылкой на расовые факторы воспользовался Г. Коген (см. выше). К расовой аргументации для доказательства права евреев на собственное государство весьма часто в первой трети 20 в. прибегали сионистские деятели в Германии. Однако за пределами Германии и Австро-Венгрии расовые установки среди евреев были крайней редкостью.

В Государстве Израиль специальный закон преграждает путь в Кнесет движениям и организациям, исповедующим и пропагандирующим расистские взгляды любого толка (например, согласно этому закону в 1988 г. было отказано в регистрации в качестве избирательного списка на выборах в Кнесет движению Ках во главе с раввином М. Кахане; см. Лига защиты евреев).

Неприятие расизма широкой общественностью обусловлено как трагическим опытом еврейского народа, оказавшегося главной жертвой расизма, так и сложным антропологическим составом самого еврейского народа — принадлежащие к различным антропологическим типам эфиопские евреи, ашкеназы и сефарды, а также кочинские евреи в равной мере считаются евреями. Вследствие этого те единичные случаи, которые можно истолковать как проявление расизма, вызывают в Израиле всеобщее осуждение (в 1991 г. такую реакцию вызвал отказ владелицы частного детского сада в Бат-Яме принять в число своих воспитанников ребенка — еврея из Эфиопии).

В послевоенный период любые отголоски расизма, полностью морально и политически дискредитированного национал-социализмом, единодушно осуждаются мировой общественностью, которая в случае с Южно-Африканской Республикой не остановилась даже перед фактическим изгнанием этой страны из ООН за проводившуюся в ней политику апартеида.

Парадоксально, что всеобщая нетерпимость к расизму, вызванная прежде всего участью, на которую он обрек еврейский народ, далеко не всегда распространяется на расовый антисемитизм, который в условиях «холодной войны» заметно оживился уже под маской антисионизма. О реальной угрозе этого явления свидетельствует то, что значительное большинство членов ООН в 1975 г. поддержало резолюцию, осудившую сионизм как форму расизма и расовой дискриминации (отменена в 1991 г.; см. Сионизм; Организация Объединенных Наций).