- «искусство и революция»
- Всё или ничего
- Добрый молодец
- Мраморный аполлон
- Низкое и высокое
- Общество ревнителей художественного слова
- Огромное «нет»
- Один против хаоса
- Последнее искушение александра блока (крылов-толстикович) / проза.ру
- Стихи о прекрасной даме
- Человек, не хотевший быть великим
- Эффект ноцебо: когда мысли порождают болезнь
- Юный издатель и драматург
«искусство и революция»
Отношение к революции у Блока с течением времени менялось. Сначала он принял ее с восторгом, от эмиграции отказался. Блока взяли работать в «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств» — на должность редактора.
В начале 1918 года поэт написал поэму «Двенадцать» и «Скифы». Его статьи вышли отдельным сборником — «Искусство и революция». Блок делал доклады в Вольной философской ассоциации, готовил к переизданию свою трилогию, был членом Театрально-литературной комиссии и редколлегии издательства «Всемирная литература».
В феврале 1919 года Блока арестовали по обвинению в связи с левыми эсерами. Однако через два дня отпустили — стараниями Анатолия Луначарского. В августе того же года вышел новый сборник стихов — «Ямбы», а Блока назначили членом коллегии Литературного отдела Наркомпроса.
Он много работал, сильно уставал. В одном из писем поэт писал: «Почти год как я не принадлежу себе, я разучился писать стихи и думать о стихах…» Здоровье Блока ухудшалось. Однако он продолжал писать и выступать, в 1920 году подготовил сборник лирики «Седое утро».
Весной 1921 года Александр Блок просил визу для лечения за границей, но ему отказали. Дальше разыгрывалась драма с огромным количеством действующих лиц, в центре которой оказался смертельно больной поэт. 29 мая Максим Горький написал Луначарскому письмо о необходимости выпустить Блока в Финляндию на лечение.
18 июня Блок уничтожил часть архивов, 3 июля — несколько записных книжек. Луначарский и Каменев выхлопотали разрешение на выезд 23 июля. Но состояние Блока ухудшилось, и 29 июля Горький вновь написал прошение — чтобы жене Блока позволили сопровождать его.
Всё или ничего
Пытаясь объясниться с мужем, Менделеева натыкалась на стену: особенность Блока состояла в том, что построения ума, убеждения были для него важнее реальности.
С женой Любовью Менделеевой
Vostock Photo
В итоге это привело к тому, что он перестал церемониться с жизнью, раз она не соответствовала идеалу.
24-летний Блок, автор превозносимого всеми сборника «Стихи о Прекрасной Даме», переживал крушение своей жизни. Высокая идея о Прекрасной Даме оказалась невоплотима, и, судя по тому, что он не предпринимал дальнейших попыток воплотить ее с кем-нибудь другим, виноват в этом был либо мир, либо он сам. Хотя и Менделеева была человеком не из легких.
В молодом возрасте Блок словно окончательно понял всё о своей жизни и уже не мог изменить своего мнения. Он занял позицию принципиально несчастного человека. Лишь в середине 1910-х, в годы романа с актрисой Любовью Дельмас, он пережил нечто вроде долговременного душевного подъема.
Родные Блока видели лишь семейный разлад, упрекали Менделееву в неуживчивости. По рассказам тети поэта Марии Бекетовой, Блок после женитьбы сильно изменился: «За год жизни с Любой произошла страшная перемена к худшему». Он стал резок, зол и на все уговоры уладить ситуацию отвечал, что уже ничего не поправить и что «гибель лучше всего».
Эта фраза определила жизнь Блока. «Люблю гибель, любил ее искони и остался при этой любви», – писал он в 1910 году Андрею Белому.
Добрый молодец
Поэту не обязательно быть красавцем или хотя бы внешне приличным человеком. Как правило, самое (а нередко и единственное) красивое в поэтах – это их стихи.
Блок же сбивал с толку своей красотой и безупречностью. На фоне изможденных декадентов, полубезумных мистиков и прочей художественной публики Петербурга рубежа столетий молодой Блок выглядел неуместно здоровым и неприлично полноценным человеком. Как правило, зная поэта только по стихам, люди воображали его себе либо нежным ангелоподобным юношей, либо горделивым и сумрачным Байроном.
«Блок был не столько красив, сколько прекрасен», – писал поэт Борис Садовской, имея в виду, что красота проявлялась не в отдельных чертах, а во всем его облике.
Однако за идеальным фасадом скрывалось сложное переплетение внутренних проблем. Блок держал этот фасад не ради показухи или выстраивания имиджа, как сказали бы сейчас. В кругу символистов, среди которых он начинал как поэт, было принято, наоборот, выставлять напоказ все внутреннее, разрушать границу между искусством и жизнью. Блок словно бросал вызов этой модели поведения, свойственной, надо сказать, художникам всех времен.
Образ «добра молодца» подкреплялся нелицемерной любовью поэта к физическому труду: Блок умело обращался с топором, молотком, пилой и с явным удовольствием орудовал этими инструментами в родовом имении Шахматово. Это не было интеллигентским пижонством или надрывным подвигом графа Толстого, снедаемого чувством классовой вины перед крестьянами.
Александр Блок в кругу семьи в своем имении Шахматово
ТАСС
Мраморный аполлон
Но до тех последних революционных лет его жизни надо было дожить. И Блок, как ни странно при всей его обреченности, добросовестно этим занимался, поддерживая четкий внешний порядок, работая над стихами и статьями, сотрудничая с театром.
Не эта ли обреченность накладывала на его внешность описанный многими отпечаток неподвижности, скованности? Образ каменного Блока с лицом античной статуи, с трудом выдавливающего из себя тяжелые слова, стал хрестоматийным. На самом деле поэт мог быть «по-детски прост и мил», как писал его друг Евгений Иванов. Хорошо знавшие его люди говорили, что за «восковой недвижностью черт» скрывалась большая застенчивость.
Знаменитой была и молчаливость Блока. «Кажется, все меня знающие могут свидетельствовать о моем молчании, похожем на похоронное», – писал он Белому. Ему казалось, что нет нужды говорить – собеседник и так всё знает.
Блок не хотел говорить и делать что-то лишнее, ненужное. И он передавал это другим: в присутствии поэта люди чувствовали себя обязанными к такой же прямоте и честности. «Блок – в нем чувствовали это и друзья, и недруги – был необыкновенно, исключительно правдив», – писала Зинаида Гиппиус.
Тех же, кто видел в Блоке холодную статую, «красивого мертвеца», поэт мог удивить своими неожиданно бесхитростными увлечениями: от концертов куплетиста Самоярова до французской борьбы, бывшей в ту пору частью цирковых представлений, и американских горок в луна-парке, которым он предавался с поистине детской непосредственностью.
«Когда на Блока находил веселый стих, он мог заразительно смеяться», – говорил искусствовед Михаил Бабенчиков. И не только над стихами. В воспоминаниях актрисы Валентины Веригиной поэт часто веселится и разыгрывает друзей.
Низкое и высокое
Блок рос нервным и впечатлительным мальчиком, окруженный заботой матери и тети. Его отец, юрист и ученый Александр Блок, был в семье фигурой демонизированной: мать прожила с ним недолго, натерпелась, по ее словам, всяких унижений, развелась и вышла вторично замуж за офицера, впоследствии генерала Франца Кублицкого-Пиоттуха, с которым у пасынка сложились самые теплые отношения.
Фокстрот над бездной: 140 лет со дня рождения Андрея Белого
В юности Блок был мало похож на ту величественную мраморную статую, которой он казался многим современникам. Тогда он еще был позером, любил красоваться и лелеял актерские амбиции. Играл он плохо, хотя и добросовестно.
В 16 лет у Александра случился роман со светской львицей Ксенией Садовской, которая была старше его на 20 лет. Эта история или иные приключения молодости укрепили Блока в уверенности, что сексуальная жизнь – это «низкий жанр», который несовместим с высокой любовью. Удел низкого жанра – случайные связи или бордели.
Такое настроение усилилось после погружения в философию Владимира Соловьева, и в частности в его учение о Софии. Блок стал одержим идеей воплощения Вечной Женственности, которое может спасти мир от лжи и распада.
К несчастью для нее, этим воплощением была объявлена жена Александра Любовь Менделеева, дочь знаменитого химика. Рассчитывавшая на традиционные супружеские отношения, девушка была обескуражена отведенной ей ролью богини, Прекрасной Дамы, которой следовало поклоняться, но никоим образом не «осквернять».
Это нельзя было назвать даже обожествлением женщины. Менделеева просто стала визуализацией ранее придуманной идеи, пусть и высокой, но никак не льстившей ей.
Общество ревнителей художественного слова
В 1909 году у Александра Блока умер отец и приемный сын — Любовь Менделеева родила его от актера Давидовского. Чтобы восстановиться после потрясений, поэт с женой уехали в путешествие по Италии и Германии. По впечатлениям из поездки Александр Блок написал цикл «Итальянские стихи».
После публикации цикла Блока приняли в «Академию стиха», она же — «Общество ревнителей художественного слова». Его организовал при журнале «Аполлон» Вячеслав Иванов, также туда входили Иннокентий Анненский, Валерий Брюсов.
В 1911 году Блок снова отправился в путешествие за границу — на этот раз Франция, Бельгия и Нидерланды. Во Франции поэту не понравилось.
«Неотъемлемое качество французов (а бретонцев, кажется, по преимуществу) — невылазная грязь, прежде всего — физическая, а потом и душевная. Первую грязь лучше не описывать; говоря кратко, человек сколько-нибудь брезгливый не согласится поселиться во Франции».
В этом же году вышел его очередной стихотворный сборник — «Ночные часы». Спустя год Александр Блок дописал пьесу «Роза и Крест» и составил из пяти своих сборников трехтомное собрание стихотворений. Еще при жизни поэта его переиздали дважды. Блок писал литературные и критические статьи, выступал с докладами, читал лекции.
В конце 1912 года Александр Блок взялся переписывать «Розу и Крест». Он закончил ее в январе 1913 года, в апреле читал в Обществе поэтов и лично Станиславскому. В августе драму напечатали в альманахе «Сирин». Однако поставили пьесу нескоро — лишь через несколько лет во МХАТе.
В декабре 1913 года Блок лично познакомился с Анной Ахматовой — она пришла к нему с визитом, принеся с собой блоковский трехтомник. Первые два тома поэт подписал «Ахматовой — Блок», в третий вписал заранее подготовленный мадригал, который позже вошел во все сборники его стихотворений — «Красота страшна — Вам скажут».
В 1916 году Блока призвали на службу, табельщиком в инженерную часть Всероссийского союза. Войска базировались в Белоруссии.
«Я озверел, полдня с лошадью по лесам, полям и болотам разъезжаю, почти неумытый; потом — выпиваем самовары чаю, ругаем начальство, дремлем или засыпаем, строчим в конторе, иногда на завалинке сидим и смотрим на свиней и гусей».
Огромное «нет»
Влияние Соловьева, тема «пути к свету» скоро уходят из его стихов. Спасение начинает казаться Блоку иллюзией. Хаос и мрак подчиняют себе мир.
Природная склонность Александра драматизировать ситуацию, мрачный взгляд на мир, усвоенный в молодости, усиливались атмосферой самой эпохи. Ощущение грядущего взрыва преследовало многих людей в России начала ХХ века.
Томящийся дух: 140 лет Саше Черному, поэту смешному и страшному
«Чувство катастрофичности овладело поэтами с поистине изумительною, ничем не преоборимою силою,– писал литератор Георгий Чулков. – Александр Блок воистину был тогда персонификацией катастрофы. И в то время как я и Вячеслав Иванов не потеряли еще уверенности, что жизнь определяется не только отрицанием, но и утверждением, у Блока в душе не было ничего, кроме все более и более растущего огромного «нет».
Это было больше, чем жизненное отчаяние, это был приговор себе и миру. Однако приговор не окончательный: долгое время Блок, казалось, ждал, что произойдет что-то, что опровергнет его пессимизм, отменит обреченность. Поэтому он и принял обе революции 1917 года: без восторга, как считалось в советском литературоведении, а скорее с отстраненным любопытством: «посмотрим, что из этого будет».
Себя ему уже не было жалко и тем более не было жалко разграбленного имения и вообще разграбленного старого мира. Весной 1917-го Блок специально устроился в Чрезвычайную комиссию по расследованию деятельности бывших министров и прочих царских чиновников, чтобы проверить, было ли что-то ценное в том старом мире. И пришел к выводу, что не было ничего, кроме миража и самообмана.
Один против хаоса
В быту Блок был также непохож на типичного поэта, удивляя ценителей «несказанного» и «беспредельного» своей аккуратностью и методичностью. Где бы он ни жил, в его комнате всегда были порядок, чистота, а все документы разложены по папкам и полкам. Некоторые объясняли этот педантизм немецкими корнями Блока. Сам же он, всегда честный и точный в определениях, говорил, что это его способ защиты от хаоса.
Что такое хаос и порядок, Блок чувствовал как мало кто другой. И хаос довольно часто прорывал оборону: не только в незаметных для внешнего наблюдателя внутренних конфликтах, но и в той стороне жизни, которая была всем известна: пьянство, блуждания по самым грязным трактирам и публичным домам.
«Время от времени его тянет на кабацкий разгул. Именно кабацкий, – писал в мемуарах поэт Георгий Иванов. – Холеный, барственный, чистоплотный Блок любит только самые грязные, проплеванные и прокуренные «злачные места».
Пускаясь во все тяжкие, Блок не превращался из доктора Джекилла в мистера Хайда. Даже в самом невменяемом состоянии он оставался самим собой. «Лицо его я запомнил прекрасно, – вспоминает сын Корнея Чуковского Николай, – оно было совсем такое, как на известном сомовском портрете.
В загулах он топил свое недовольство жизнью и пытался найти в этой жизни что-то интересное. Слушал разговоры пьяниц в кабаках, а в борделе мог рассказывать о Гете и наблюдать за тем, как в проститутке, привыкшей к автоматическому исполнению своих обязанностей, неожиданно просыпается искренняя душа.
«Не помню случая, чтобы он дал понять собеседнику, что в каком-то отношении стоит выше его. Он был естественным в каждом своем жесте и не боялся, что его смогут понять ложно или превратно», – вспоминал поэт Всеволод Рождественский.
Конечно, в пьянстве Блока было и осознанное саморазрушение. Он честно мстил себе и миру за то, что ни он, ни мир не могут стать такими, какими нужно.
Последнее искушение александра блока (крылов-толстикович) / проза.ру
Последнее искушение Александра Блока
Томный взгляд из-под полуопущенных век, длинные волнистые волосы, аристократические длинные пальцы нервно теребят тетрадь со стихами… Знаменитый столичные поэт Александр Блок — кумир петербургских гимназисток и эстетствующих дам читает с эстрады свои стихи.
Но на пороге уже стоял роковой 1917 год, и не «девичий стан, шелками схваченный», а тяжелая поступь революционного марша «Двенадцати» станет жестокой реальностью для поэта неги и «прекрасных незнакомок». Увы, революции хороши только для революционеров – для обычных людей, будь они поэтами или простыми обывателями, смута, гражданская рознь несут лишь голод, страдания, террор… Тяжелые испытания послереволюционных лет подорвали здоровье поэта. В 11 часов утра 7 августа 1921 года Александра Блока не стало. В советских изданиях глухо говорилось, что великий поэт умер «от цинги, голода и истощения». На самом деле, лечащие врачи так и не смогли поставить сорокалетнему Блоку какой-либо определенный диагноз…
Александр Блок родился 16 (28) ноября 1880 года в семье профессора-юриста Варшавского университета Александра Львовича Блока, потомка немца-лекаря царя Алексея Михайловича, и дочери ректора Петербургского университета Андрея Бекетова, Александры Андреевны. Мальчик рано проявил необыкновенные поэтические способности: уже в пять лет он писал стихотворения, соблюдая все нормы поэтического искусства. Раннее детство прошло в семье матери – зимой в «ректорском доме» в Петербурге, а летом – «в старом парке дедов, в благоуханной глуши маленькой усадьбы» – подмосковном имении Шахматово.
В 1898 году, окончив гимназию, Блок «довольно безотчётно» поступил на юридический факультет петербургского университета. Через три года, убедившись, что юриспруденция совершенно не интересует его, он перешел на историко-филологический факультет, который окончил в 1906 году. Блок рано стал известен как поэт. Для его творчества характерно парадоксальное сочетание мистического и бытового, отрешённого и повседневного, сопоставление туманного силуэта Прекрасной Дамы и «пьяниц с глазами кроликов».
***
Маленького Сашу Блока родители и близкие считали болезненным и ранимым ребенком. «С раннего детства проявлял он нервность, которая выражалась в том, что он с трудом засыпал, легко возбуждался, вдруг делался раздражителен и капризен», писала его тетка и биограф М. Бекетова в книге «Воспоминания об Александре Блоке». В возрасте 16 лет у Блока произошел первый эпилептический припадок, перепугавший его близких. Это обстоятельство позволило известному психофизиологу Якову Минцу, исследовавшему историю болезни поэта, еще в 1928 году придти к выводу, что «Блок страдал эпилепсией, главным образом, в форме психоэпилепсии. Шизоидный элемент личности, отмеченный еще с детства, к концу жизни проявлялся ярче: последние годы Блок стал замкнутым, апатичным и угрюмым. Эти шизоидные черты отразились и на символическом характере творчества поэта».
Ученые утверждают, что большую часть жизненной силы, здоровье, долгую жизнь человеку обеспечивает хорошая наследственность, то, что заложено дедами и прадедами. В семье поэта долгожителей не было, зато странностями нрава славились многие представители этой фамилии. Его прадед по линии отца, Александр Черкасов, слыл человеком крайне деспотичным и надменным. Дед – Лев Александрович Черкасов, умер в сумасшедшем доме. Отец поэта, блестящий юрист и музыкант, отличался садистской жесткостью, избивал жену, и также окончил жизнь душевнобольным. Поэт писал об отце: «Судьба его исполнена сложных противоречий, довольно необычна и мрачна… Свои непрестанно развивающиеся идеи он не сумел вместить в те сжатые формы, которых искал; в этом искании сжатых форм было что-то судорожное и страшное, как во всем душевном и физическом облике его».
Вскоре после рождения Александра Блока его мать – Александра Андреевна ушла от мужа, чтобы затем выйти замуж за гвардейского офицера Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух. По воспоминаниям родственников поэта, сама Александра Андреевна в юности страдала эпилептическими припадками, с выраженной аурой и последующими депрессиями.
Впоследствии она стала эксцентричной и неуравновешенной женщиной. «Вечная тревога, меланхолия, доходящая до мании самоубийства, и склонность к трагическому восприятию жизни» отличали эту женщину, трижды покушавшуюся на самоубийство.
***
Характер мужчины в значительной степени определяют его отношения с женщиной. В окололитературной истории образ Блока остался олицетворением некоего русского Дон-Жуана, соблазнителя бесчисленного количества восторженных поклонниц его творчества. Однако большинство серьезных биографов поэта приходят к выводу, что это не более чем расхожий миф. Блок рано начал пользоваться услугами проституток, удовлетворявших до поры до времени его потребности в физической близости с женщинами. После одной такой ночи с проституткой Блок с нескрываемым удовлетворением отмечает: «Моя система – превращения плоских профессионалок на три часа в женщин страстных и нежных – опять торжествует…»
Жена поэта Любовь Дмитриевна утверждала: «Физическая близость с женщиной для Блока с гимназических лет – это платная любовь и неизбежные результаты – болезнь… Не боготворимая любовница вводила его в жизнь, а случайная, безликая, купленная на (одну ночь) несколько (часов) минут. И унизительные, мучительные страдания…»
Тем не менее, любовь и женщины занимали важное место в жизни поэта. В 1897 году, отправившись с матерью в немецкий курорт Бад Наугейме, Блок пережил первую юношескую влюбленность. Предметом его любви оказалась Ксения Садовская, которой в то время исполнилось уже тридцать восемь лет. Мать Блока пришла в ужас, узнав о связи сына с дамой бальзаковского возраста. Она устроила сыну скандал, но материнская истерика результата не дала – Александр вновь вернулся в гостиницу только под утро…
Как известно, любая любовь излечивается только другой любовью. Так случилось и с Александром Блоком. С раннего детства он дружил со своей соседкой по имению, дочерью знаменитого химика Дмитрия Ивановича Менделеева. Люба нравилась Блоку. Она, как никакая другая женщина, казалось, подходила на роль Музы, выдуманной молодым поэтом. Но в какой-то момент их пути разошлись. Однажды, бродя по улицам, Александр неожиданно встретил куда-то спешившую Любу Менделееву. Их встреча показалась ему символичной, и вскоре он предложил ей руку. В 1903 году Блок и Любовь Менделеева обвенчались.
Их встреча показалась ему Предзнаменованием. Вскоре он предложил ей руку и сердце. Девушка не знала, на что решиться, но Блок всерьез угрожал покончить с собой, если она не примет его предложения. Менделеева соглашается стать женой поэта. В 1903 году они обвенчались. Но оказалось, что Блок не готов к супружеским отношениям.
«Нам и не надо физической близости», – пытается убедить он молодую женщину. Он упрямо твердил, что если Люба станет ему не мистической, а фактической женой, то рано или поздно он разочаруется и уйдет к другой. В ответ на супружеские ласки, Блок упорствовал: «Я не хочу объятий. Объятия были и будут. Я хочу сверхобъятий!» Только спустя несколько месяцев, «неожиданно для Саши и со «злым умыслом» моим произошло то, что должно было произойти», – признается Любовь Дмитриевна в своих мемуарах «И былях, и небылицах…». «С тех пор установились редкие, краткие, по-мужски эгоистические встречи», – вспоминала жена поэта.
В эпоху декаданса, религиозно-мистических настроений интеллигенции начала 1910-х годов, подобные отношения были не редкостью. Модной и современной формой брака тогда считалась так называемая «белая любовь», когда супруги сохраняли между собой исключительно духовное общение, отвергали сексуальные отношения, оставляли взаимную свободу для интимных связей на стороне. «Семейная жизнь Блоков в немалой степени была экспериментом, – считал литературовед А. Эткинд. – Экспериментом, давшим удручающие результаты. Начавшись с философского отрицания сексуальных отношений во имя «белой любви» и практически их избегания Блоком, супружество с годами превратилось в серию взаимных измен и тяжелый конфликт между женой и матерью поэта…»
Действительно, уже очень скоро семейная жизнь Блоков оказалась под угрозой. Измены следовали с обеих сторон. Но со временем отношения между супругами наладились, и поэт прожил последние годы с Любовью Дмитриевной, разделявшей с ним все тяготы и беды послереволюционного бытия. Сам поэт в дневнике записал: «У меня женщин не 100-200-300 (или больше?), а всего две: одна – Люба, другая – все остальные».
***
Богемное окружение, в котором жил и творил Александр Блок, никогда не отличалось нравственным здоровьем, соблюдением общепринятых норм морали. Наркотики, алкоголь, распутство сопутствовали представителям этой среды во все времена – от эпохи Французской революции и до нынешнего гламура…
Блок еще в университете начал употреблять кокаин и алкоголь. Подобно Сергею Есенину, Блок стал одним из наиболее видных поэтов прошлого века, подверженных пагубной страсти, загульному пьянству.
«Я пригвожден к трактирной стойке. Я пьян давно. Мне все равно», «А ты, душа… душа глухая… Пьяным пьяна… пьяным пьяна…», «Буду слышать голос Руси пьяной, отдыхать за стойкой кабака».
В дневниках Блока все чаще появляются горькие признания: «Пьянство 27 января – надеюсь – последнее. О нет: 28 января…» «Я вне себя уже. Пью коньяк после водки и белого вина. Не знаю, сколько рюмок коньяка…» «Вчера и третьего дня – дни рассеяния собственных сил (единственный настоящий вред пьянства)…» «Ночь глухая, около 12 ти я вышел. Ресторан и вино… Сегодняшний день пропащий, разумеется. Прогулка, ванна, в груди что-то болит…» «… Придется сегодня где-нибудь есть, что, увы, сопровождается у меня пьянством…»
Алкогольные эксцессы сопровождались лихорадочным возбуждением, битьем посуды и угрозами окружающим. Литературное сообщество шокировали пьяные выходки знаменитого поэта. Валерий Брюсов рассказывал, как к нему в квартиру однажды ввалился Блок «в изодранном макинтоше, с полумертвым щеглом за пазухой и с разбитой в кровь скулой…» и потребовал графин портвейну и валерьянки.
Сын Корнея Чуковского вспоминал: «Мы с отцом шли по Невскому проспекту, нам навстречу двигался неуверенной походкой мужчина с красивым, но опухшим лицом.
«– Видишь этого человека? – сказал мне отец. – Запомни: это замечательный русский поэт Александр Блок. Он пьян как свинья».
Вскоре алкоголь стал необходим поэту как средство, возбуждающее его воображение, дающее эмоциональный подъем, творческую энергию, снимавшее усталость и депрессию. Постепенно спиртное все больше подрывало здоровье поэта, принимая форму тяжелого запойного алкоголизма, усугубляемого периодическим приемом кокаина и морфия.
Блок несколько раз пытался лечиться, но тяга к спиртному останется до конца жизни. Только «сухой закон», введенный в России в годы Первой мировой войны, несколько уменьшил дозы алкоголя, употребляемого поэтом. Однако после революции, служа председателем Петроградского Союза писателей, Блок пристрастился к «балтийскому коктейлю» – смеси водки с кокаином, излюбленному напитку революционных матросов.
***
Блок с энтузиазмом принял октябрьский переворот и был готов сотрудничать с новой властью. Как писали в советское время: «В Октябрьской революции Блок увидел осуществление всех своих «предчувствий и предвестий», воплощение всех своих «народнических» чаяний. В «музыке революции» ему чудился могучий разлет все той же гоголевской «птицы-тройки» – Руси народной, – которую вынесло наконец на авансцену истории». В 1918 году он издает поэму «Двенадцать» – странное полумистическое произведение, где впереди отряда революционных солдат идет Иисус Христос, «в белом венчике из роз».
Поэму не приняли ни белые, ни красные… Николай Гумилев утверждал, что «Блок послужил антихристу и вторично распял Христа и еще раз расстрелял государя». Перед смертью, в бреду, Блок будет умолять, чтобы все экземпляры поэмы были уничтожены. «Не остался ли где-нибудь хоть один? Люба, поищи хорошенько, и сожги, все сожги», – просил умирающий поэт жену.
Горькое разочарование в большевистской власти пришло быстро. Начались аресты среди знакомых поэта, любимое имение Шахматово сожгли соседские мужики, продуктов не было, началась невиданная прежде нищета. Блок перестал писать стихи, теперь он лишь устало повторял: «Все звуки прекратились… Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?» На пушкинском вечере, незадолго до смерти, Блок произнес слова, определившие остаток его жизни: «Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем…»
***
Начало 1921 года выдалось тяжелым с «ежесекундным безденежьем, бесхлебьем, бездровьем». Блок постоянно чувствовал слабость, страдал от цинги и астмы. Его беспокоили боли в суставах и быстрая утомляемость, одышка. Но, приближалась весна, поэт надеялся, что тепло поможет вернуть здоровье и настроение. Известный питерский врач Александр Пекелис ничего опасного в состоянии здоровья поэта не нашел, и Блок решился в начале мая 1921 года поехать в Москву на творческий вечер. Корней Чуковский, сопровождавший поэта, вспоминал: «Передо мной сидел не Блок, а какой-то другой человек, совсем другой, даже отдаленно не похожий на Блока. Жесткий, обглоданный, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый. Даже волосы, даже уши стали другими».
Поездка в Москву выдалась непростой. На вечере в Политехническом институте случился скандал, кто-то крикнул, что блоковские стихи мертвы. Блок бросился на оскорбителя, началась свалка, поэта вывели, заслоняя собой, друзья и поклонники.
В Петрограде его встречала Любовь Дмитриевна, но Блок даже не улыбнулся, не протянул ей руки. 17 мая появился озноб: ломило все тело, особенно руки и ноги. Жена поэта вспоминала тот день: «…когда я пришла откуда-то, он лежал на кушетке в комнате Александры Андреевны (матери Блока, – Ред.), позвал меня и сказал, что у него, вероятно, жар; смерили – оказалось 37,6; уложила его в постель; вечером был доктор. Ломило все тело, особенно руки и ноги – что у него было всю зиму. Ночью плохой сон, испарина, нет чувства отдыха утром, тяжелые сны, кошмары (это его особенно мучило)».
К больному срочно вызвали врача. Доктор Александр Пекелис в «Краткой заметке о ходе болезни» поэта писал: «При исследовании я обнаружил следующее: температура 39, жалуется только на общую слабость и тяжесть головы; со стороны сердца увеличение поперечника влево на палец и вправо на 1/2, шум не резкий у верхушки и во втором межреберном промежутке справа, аритмии не было, отеков тоже. Со стороны органов дыхания и кровообращения ничего существенного не обнаружено. Тогда же у меня явилась мысль об остром эндокардите как вероятном источнике патологического процесса, быть может, стоящего в непосредственной связи с наблюдавшимся у больного в Москве заболеванием, по-видимому, гриппозного характера».
Поэту с каждым днем становилось все хуже, появились сильные боли, которые приводили его в ярость. «Вообще у него в начале болезни была страшная потреб ность бить и ломать стулья, посуду, – вспоминала Любовь Дмитриевна.– Раз утром, опять-таки, он ходил по квартире в раздражении, потом вошел из передней в свою комнату, закрыл за собой дверь, и сейчас же раздались удары, и что-то шумно посыпалось. Я вошла, боясь, что себе принесет какой-нибудь вред; но он уже кончал разбивать кочергой стоявшего на шкапу Аполлона. Это битье его успокоило, и на мое восклицание удивления, не очень одобрительное, он спокойно отвечал: « А я хотел посмотреть, на сколько кусков распадется эта грязная рожа».
В дни, когда недуг отступал, Блок лихорадочно разбирал старые записи, уничтожал какие-то черновики, дневники, наброски будущих стихотворений. В начале июня доктор Пекелис устраивает консилиум с участием профессора П. В.Троицкого и заведующего отделением Обуховской больницы Э.А. Гизе. «Было признано необходимым отправить больного в ближайшую Финляндию, – в Grankulla (у Гельсингфорса). Тогда же (в начале июня), тотчас после консультации, возбуждено было соответствующее ходатайство».
С просьбой выпустить поэта на лечение за границу Максим Горький и нарком Анатолий Луначарский обратились в Политбюро, но разрешение все задерживалось. По злой иронии судьбы паспорт на выезд был готов в день, когда Блок умер.
Состояние поэта еще находилось в зыбкой неопределенности. Бывали дни, когда он улыбался и говорил о скором выздоровление, но все чаще накатывала мрачная депрессия.
Знакомый поэта С.М. Алянский вспоминал эпизод, когда «Любовь Дмитриевна … предложила Александру Александровичу принять какое-то лекарство, и тот отказался, она пыталась уговорить его. Тогда он с необыкновенной яростью схватил горсть склянок с лекарствами, которые стояли на столике у кровати, и швырнул их с силой о печку».
Болезнь быстро прогрессировала, теперь Блок почти все время был в забытьи, ночью бредил и страшно кричал. Ему впрыскивали морфий, но уколы помогали лишь на короткое время. По свидетельству К. Чуковского, в «начале июля стало казаться, что он поправляется… числа с 25 наступило резкое ухудшение; думали его увезти за город, но доктор сказал, что он слишком слаб и переезда не выдержит. К началу августа он уже почти все время был в забытьи, ночью бредил и кричал страшным криком, которого во всю жизнь не забыть…»
Доктор Пекелис констатировал: «Процесс роковым образом шел к концу. Отеки медленно, но стойко росли, увеличивалась общая слабость, все заметнее и резче проявлялась ненормальность в сфере психики, главным образом в смысле угнетения… Все предпринимавшиеся меры лечебного характера не достигали цели, а в последнее время больной стал отказываться от приема лекарств, терял аппетит, быстро худел, заметней таял и угасал и при все нарастающих явлениях сердечной слабости тихо скончался».
В 11 часов утра 7 августа 1921 года Александра Блока не стало. Хоронили Александра Блока 10 августа 1921 года. Отпевание прошло в церкви Воскресения Христова, потом гроб несли шесть километров на руках до Смоленского кладбища.
В дневнике К. Чуковский записал: «Никогда в жизни мне не было так грустно… В могиле его голос, его почерк, его изумительная чистоплотность, его цветущие волосы, его знание латыни, немецкого языка, его маленькие изящные уши, его привычки, любви, «его декадентство», «его реализм», его морщины – все это под землей, в земле… Его песня была его жизнью. Кончилась песня, и кончился он…».
В сентябре 1944 года прах поэта перенесли на Литературные мостки Волкова кладбища.
***
По мнению доктора Пекелиса, причиной смерти Александра Блока стал острый эндокардит, вызванный перенесенным гриппом. Впрочем, далеко не все современники были согласны с этим диагнозом. Поэт Георгий Иванов удивленно спрашивал: «Врачи, лечившие Блока, так и не смогли определить, чем он, собственно, был болен. Сначала они старались подкрепить его быстро падавшие без явной причины силы, потом, когда он стал, неизвестно от чего, невыносимо страдать, ему стали впрыскивать морфий… Но отчего от умер?»
Литературоведы, врачи, биографы Блока не единожды пытались установить окончательный диагноз Блока, определить, какой роковой недуг свел еще молодого мужчину в могилу. Высказывались версии об отравлении ядом, о последствиях сифилиса, якобы, перенесенного Блоком еще в студенческие годы. Однако сегодня большинство экспертов соглашаются с диагнозом Пекелиса.
Эту позицию разделяет и известный московский реаниматолог, профессор С.Л. Эпштейн, который, основываясь на документах и воспоминаниях современников, считает, что причиной смерти Александра Блока стал подострый септический эндокардит – воспаления внутренней оболочки сердца. Заболевание обычно наблюдается в возрасте 20-40 лет, чаще у мужчин. Возбудителем инфекции являются микробы, находящиеся в полости рта, верхних дыхательных путях, инфицированных зубах, миндалинах. Непосредственная причина смерти – сердечная недостаточность или эмболии. Следует отметить, что даже сегодня, когда в распоряжение врачей имеются мощные антибиотики, лечение эндокардита представляет большие сложности.
В начале же 1920-х годов антибактериальной терапии еще не существовало – первый антибиотик появится лишь через два десятилетия после смерти Александра Блока.
Стихи о прекрасной даме
Спустя три года Блок перевелся на историко-филологический факультет. Он начал знакомиться с петербургской литературной элитой. В 1902 году он подружился с Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским. Валерий Брюсов поместил стихи Александра Блока в альманахе «Северные цветы».
В 1903 году Блок женился на Любови Менделеевой — Прекрасной Даме блоковской любовной лирики. Они были знакомы на тот момент восемь лет, около пяти лет Блок был влюблен. Вскоре в «Северных цветах» вышел цикл «Стихи о Прекрасной Даме» — название для него предложил Брюсов.
В 1904 году в Москве Блок познакомился с Андреем Белым (Борисом Бугаевым), который стал его «заклятым другом»: Белый был влюблен в Любовь Менделееву. Блок боготворил и превозносил жену, гордился их духовным родством. Однако это не мешало ему регулярно заводить романы — с актрисой Натальей Волоховой, оперной певицей Любовью Андреевой-Дельмас.
В 1905 году Россию потрясла первая революция. Она отразилась и в творчестве Александра Блока. В его лирике появились новые мотивы — вьюги, метели, стихии. В 1907 году поэт закончил цикл «Снежная маска», драмы «Незнакомка» и «Балаганчик».
Человек, не хотевший быть великим
На 89-м году жизни скончался Дмитрий Зимин — один из самых выдающихся общественных деятелей нашего времени.
О том, кем был Дмитрий Борисович Зимин, уже сегодня и в ближайшие дни будет написано много больше, чем любая книга. По самым строгим меркам любого общества это была выдающаяся жизнь, серьезно повлиявшая на то, что происходило с нами все последние десятилетия. Тем не менее сложно себе представить человека, в наибольшей степени стремившегося быть совершенно обыкновенным, нормальным, рядовым членом общества. Большая доля харизмы Дмитрия Борисовича, которую сложно было не заметить, связана с его принципиальной негромкостью и повседневным нежеланием оказаться в первом ряду на фотоснимке. Кажется, это главное в этой жизни, в которой было еще очень много важного.
Зачем? Ведь в мире, где идеи лидерства, а в последнее время и морального лидерства, на протяжении всей его жизни постепенно становились (и теперь, кажется, стали окончательно) главным востребованным инструментом любых социальных изменений, это выглядело как сознательный отказ от такого нужного всем, такого ценного ресурса. Почему Зимин, которого всегда по праву выталкивало, выносило в первый ряд, никогда не вел себя так, будто он — в первом ряду?
И менее всего Дмитрий Борисович, насколько можно об этом судить, готов был отказаться от чего-либо, что у него получилось. В последние годы Зимина представляли как «мецената» — его семейный фонд «Династия», с какой-то безрассудной глупостью объявленный государством «иностранным агентом», был одним из институциональных столпов российской гуманитарной и фундаментальной науки, просвещения в России в целом. Он точно это осознавал и от этого никогда не отказался бы. Во времена «Вымпелкома» Зимин был «предпринимателем», и в годы его работы в создававшейся им компании ему бы никогда не пришла в голову мысль говорить о будущем «Билайне» как о чем-то второстепенном. Мы говорили с ним о социальном значении сотовой связи для российского общества, и он без видимых эмоций принимал как в том числе свою заслугу то, что удалось. Ровно так же он относился к результатам своей научной работы в 1960–1980-х в ВПК, выдающимся конструктором систем противоракетной обороны — с удивительной трезвостью, но без малейшей попытки приуменьшить свою оценку результата и своего вклада в него, и советскими госпремиями гордился, как и заработанным, и вообще всем созданным, и собой как создателем.
Зимин отлично понимал, кто он. Тем не менее в его картине мира возможность быть важным, значимым человеком была совершенно обыденной опцией — его не удивляла ни в себе, ни в ком-либо другом возможность чего-то великого. Он, кажется, точно знал, что это — обыкновенное свойство человека, быть большим, и никогда не придавал этому избыточного значения. Ему это было нормально, поскольку он полагал, что это не должно менять в человеке его природы. Его мерки на моей памяти вообще никогда не искажались, что мало про кого можно сказать. Зимин не любил категоричных суждений, всегда оставляя возможность ошибки. Но то, что он считал добром, он всегда и без ненужных преувеличений называл добром, зло без избыточной экспрессии квалифицировал как зло, глупость — как глупость, заблуждение — как заблуждение.
И никогда не путал одно с другим. Только сейчас понятно, насколько важна была его способность точно отмеривать определения. Нам, думаю, еще предстоит увидеть, какие трагические последствия имеют преувеличения, неточности и безудержное воодушевление в борьбе за правое дело. В Зимине этого не было, его цели и средства были естественным образом соотнесены.
В чем же природа человека по Зимину? Выдающимся открытием Дмитрия Борисовича, кажется, нужно считать его осознание, практическое принятие и постоянное утверждение социального смысла существования человека. В какой-то мере это было его личное понимание смысла истории и человека в истории. Тот, кто поймет, что обычная для себя, рядовая деятельность по своим силам и безукоризненная честность по отношению к себе и к окружающим — это и есть то, что нужно делать, будет избавлен от всего того, что мы обычно причиняем себе сами. Тот, кто этого не поймет, испортит жизнь не только себе, но и другим: по возможности эти разрушения, причиненные другими, необходимо исправлять, самому — создавать то, что можешь. Зимин иногда лукаво называл это «гедонизмом», поскольку верил — это равновесие, описанное еще Эпикуром, и есть способ достойно жить свою жизнь. Но это был один из немногих эпикурейцев, которого стоики безоговорочно признавали своим.
В обычном, рядовом человеке это кажется просто нормальным. От него этого ожидаешь — и в мыслях противопоставляешь «нас», обычных, и «их», которым это не может быть свойственно, потому что в представлении обычного человека необычные — другие. Священным коровам несвойственно то, что делают люди, им втихую разрешается быть жестокими, ревнивыми, мелочными, порочными за то, что они могут нам и обществу в целом дать. И в этом часто нет большой несправедливости, во всяком случае, борьбу с такой несправедливостью слишком часто возглавляют и ведут пустые, никчемные люди. В случае с Зиминым в этой борьбе не было необходимости. Он был великим человеком — но отказывался пользоваться тем, что принято прощать великим. Вместо этого он предпочитал быть действительным членом общества и выполнял им самим возложенные на себя обязанности члена общества неукоснительно и без ропота на обременительность. Надо так надо.
Он мог не делать всего этого — фазовых решеток, систем ПРО, «Вымпелкома», системы научных грантов, сети поддержки литераторов, организации культурных проектов, поддержки всему, в чем он видел общественную пользу. Поддержки советом пожившего на свете человека: скольким он помог не деньгами, а просто успокоив и воодушевив — все они знают. Но он не считал возможным уклоняться — ни от суждения, ни от действия. Кажется, это и выносило его в первый ряд, в котором ему было много более неуютно, чем в дружеском и семейном кругу. Если потребуется делать что-то исторически значимое — иди и делай, что ж делать.
«Родина зовет» — и иронически, и без иронии одновременно. Уметь бы так — но секрет этого тончайшего и точнейшего совмещения легкой иронии и серьезности знал, я думаю, только сам Зимин. Он гордился и своими предками, купцами-старообрядцами: возможно, эту часть русской культуры действительно стоит вспоминать чаще.
И даже сейчас, в обществе, где главный способ напомнить о своем существовании — это первым рассказать окружающим, что «Зимин умер», о том, что Дмитрий Борисович, родившийся в 1933 году и проживший целых 88 лет, завершил свою жизнь, все сообщают кратко, неохотно, тихо, со смущением. Представьте же себе общество, в котором хотя бы пятая часть живет так, как Зимин. Разве нам не захотелось бы оказаться там прямо сейчас, немедленно, сию минуту? А ведь это возможно.
Эффект ноцебо: когда мысли порождают болезнь
06.Июл.2020
Мы знаем, что такое эффект плацебо ‒ выпиваешь «таблетку», которая не содержит никаких лекарственных препаратов, но чувствуешь себя лучше. Увы, у эффекта плацебо есть менее известный антипод ‒ эффект ноцебо. Это значит, если мы ждем болезнь, то можем заболеть без объективных на то причин.
Эффект ноцебо зачастую проявляется у тревожных людей с невротическими отклонениями, но в период пандемии коронавирусной инфекции, воздействию СМИ поддались люди и с устойчивой нервной системой, начиная выявлять у себя симптомы и делая вывод, что у них COVID-19. Этому явлению можно дать следующее объяснение: «Эффект массовой мнительности». Ниже мы более подробно рассмотрим, что из себя представляет «эффект ноцебо».
На развитие практически любого недуга влияет эмоциональная сфера человека. Так, например, первопричиной язвенной болезни являются Helicobacter pylori, который есть у 90% людей. Но заболевают те, у кого в результате душевных переживаний в организме возникают условия для успешного размножения бактерий.
Сильное воображение порождает событие
Ноцебо-эффектом обладает «сарафанное радио». «Стоит человеку, не имеющему отношения к профессиональной медицине, распустить слух, мол, некое лекарство действует негативно, как все сразу отказываются от него. Хотя зачастую лечились им многие годы и были довольны результатом.
Иногда роль «сарафанного радио» играет телевидение. Например, однажды на ТВ распространили информацию о том, что один французский антидепрессант употребляют наркоманы. Тут же пошла волна отказов, хотя препарат имел прекрасные показатели действия и его употребляет вся Европа.
Все материально, даже тревога
Эффекты плацебо и ноцебо имеют вполне реальные проявления в мозгу человека и объясняются материальными причинами. Их выявил Джон-Кар Зубьета из Мичиганского университета, используя позитронно-эмиссионную томографию (PET). Ученый продемонстрировал, что эффект ноцебо связан со снижением выработки гормона дофамина, который участвует в выработке опиоидных пептидов, обладающих обезболивающим действием. Это объясняет, почему ноцебо усиливает боль.
Ноцебо-эффект у мужчин и женщин
Тревожность в виде ноцебо-эффекта у женщин проявляется чаще, чем у мужчин. Но мужчины тоже бывают тревожными, и их проблема в том, что свою тревожность они загоняют внутрь себя, не обсуждают подозрения с врачом.
У мужчин на развитие ноцебо-эффекта сильнее влияет ожидание болезни, чем жизненный опыт и информация о недуге. Для женщин справедливо обратное. «Женщины больше опираются на прошлый опыт, тогда как мужчины при анализе конкретной ситуации весьма неохотно принимают в расчет прошлое», ‒ говорит Пауль Энк, психолог университетского госпиталя Тюбингенского университета (Германия).
Полезные советы
Помните, что синдром эмоционального состояния развивается постепенно на фоне длительной психоэмоциональной нагрузки и приводит к истощению личных ресурсов. Это происходит в результате длительного накопления негативных эмоций без соответствующей «разрядки», что в свою очередь влияет на эмоциональную сферу человека и создает почву для «ноцебо».
Как показывает опыт психологов, наиболее эффективными являются естественные методы саморегуляции организма:
Любовь к жизни. «Мой совет ‒ во избежание ноцебо-эффекта поменьше доверять статьям в непрофессиональной прессе;
Думайте, что наступает новый погожий день, вас окружают родные и близкие, есть интересная работа, в выходные ждет встреча с друзьями»;
Изменение мировоззрения. «У человека всегда есть выбор ‒ как поступить, что думать и чувствовать. Он может «утонуть» в отрицательных эмоциях и в результате ноцебо-эффекта втянуться в болезнь, которой у него могло бы вовсе не быть. В таком случае нужно кардинально менять мировоззрение и образ жизни».
- рассматривание фотографий или картин;
- определенная физическая нагрузка (зарядка);
- прослушивание звуков природы;
- свежий воздух.
Есть и другие методы, кроме естественных технологий:
1. Контролируйте дыхание.
Эта практика является эффективным средством воздействия на тонус мышц и эмоциональные центры мозга. Глубокое и медленное дыхание снижает возбудимость нервных центров, способствует расслаблению мышц.
2. Контролируйте мышечный тонус и движение.
Под воздействием психического стресса возникают мышечные зажимы, напряжение. Способность их расслаблять позволяет снять нервно-психическое напряжение и быстро восстановить силы. Как правило, невозможно сразу полностью расслабить все мышцы,нужно сосредоточиться на самых напряженных частях тела.
3. Контроль над мышлением.
Процесс самовнушения влияет на эмоциональное состояние человека. Необходимо выстраивать формулировки в виде коротких предложений с позитивной направленностью.
4. Рисование.
Важно понимать, что умение рисовать не играет никакой роли, но важно использовать карандаши, фломастеры и краски для выражения эмоций в абстрактной форме.
Думайте позитивно и живите позитивно, даже если вы дома! Позаботьтесь о себе и своих близких!
Юный издатель и драматург
Александр Блок родился 28 ноября 1880 года в Санкт-Петербурге. Его отец, Александр Блок — старший, — был дворянином и приват-доцентом кафедры государственного права Варшавского университета, а мать Александра — дочерью ректора Санкт-Петербургского университета Андрея Бекетова.
После рождения сына родители Блока расстались. В 1883–1884 годах Александр Блок жил за границей, в Италии — с матерью, тетей и бабушкой. Официально брак родителей Блока был расторгнут Синодом в 1889 году. Тогда же мать повторно вышла замуж — за офицера гвардии Франца Кублицкого-Пиоттуха.
В 1891 году Александра Блока отдали сразу во второй класс Введенской гимназии. К тому времени мальчик уже пробовал сочинять — и прозу, и стихи. В 1894 году Блок начал выпускать журнал «Вестник», и в его литературной игре участвовала вся семья. В редакцию входили два кузена, троюродный брат и мать.
Бабушка Елизавета Бекетова писала рассказы, дедушка Андрей Бекетов иллюстрировал материалы. Всего вышло 37 номеров «Вестника». Помимо стихов и статей, Александр Блок сочинил для него роман в стиле Майн Рида: он выходил в первых восьми номерах журнала.
В 1897 году Блок отправился с матерью в Германию, в курортный город Бад-Наугейм. Здесь он впервые по-настоящему влюбился — в жену статского советника Ксению Садовскую. Блоку на тот момент было 17 лет, его возлюбленной — 37. Поэт посвятил Садовской стихотворение «Ночь на землю сошла. Мы с тобою одни», которое стало первым автобиографическим произведением в его лирике.
Их встречи были редкими: мать Блока была категорически против общения сына со взрослой замужней дамой. Однако страсть юного поэта не оставила и в Петербурге, где он несколько раз встречался со своей дамой сердца.
В 1898 году Александр Блок окончил гимназию, а в августе того же года поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Однако юриспруденция молодого поэта не привлекала. Он увлекся театром. Почти каждые каникулы Блок проводил в имении деда — Шахматово.
