Драконы субличности. философск. словарь для поэтов (виктор каблов) / стихи.ру
Иллюстрированный философский словарь для поэтов.
См. другие статьи словаря на странице.
Рис. автора «Внутренние драконы субличности»
(название придумала Ю.Клименко)
Субличность — популярная психологическая метафора, говорящая о том, что внутри вашей большой личности есть много маленьких или немаленьких живых существ, много маленьких или больших субличностей. Они Иные …. С субличностями возможно общаться, работать с ними как с живыми существами…
Субли;чность — воспринимаемое сознанием как нечто отдельное от себя, а также внутренний образ . Субличности возникают на разных этапах развития человека и обеспечивают его защиту, реализацию его потребностей и позволяют ему жить так, как он живёт.
«Диалог с голосами» (англ. Voice Dialogue) (Сидра и Хэл Стоуны):
личность человека не едина, а состоит из многих отдельных «я», которые и называются субличностями.
Спасибо за информацию о «Диалоге с голосами» пока еще не читал, значит она уже озвучена.
Вообще-то я склонен к тому, что многие из них это «я» в прошлом, нужно беседовать, но молча:) с ними, и тогда они вливаются в последнее «я»; если все удачно, то наступает полная ясность и тишина, покой.
Но есть и не свои субличности, которые могут вредить, но за то, что они не воспитуемые:) и требовательны, их легко можно распознать, вы не можете вредить себе. Есть еще и подхалимы:). На них просто не стоит обращать внимание.
И вообще я бы советовал беречь их, своих, а не избавляться, что массово.
И тогда карма утончается и в следующей жизни, согласно буддизма и индуизма, в сансаре жить будет легче. А философия Гаутамы становится реальной, чтоб уйти в пустоту, не обижая никого.
А драконы, думается, сущности мудрые и полезные:)
p.s.
Пожалуй добавлю, может кому интересно:
Наука и философия буддизма бесплатны — Далай-лама 14,
наука и философия индийской йоги тоже недавно стали бесплатны, это подарок от народа Индии всему человечеству — Садгуру.
НТП является достоянием всего человечества, а значит тоже бесплатен.
Облако 2 25.04.2021 13:04 •
Заявить о нарушении
Как договориться с внутренним критиком
Наконец, субличностям человека самим по себе даже посвящено отдельное направление психотерапии. Ричард К. Шварц в работе «Системная семейная терапия субличностей» рассказывает о Центре личности, (несколько похожем на Самость у Юнга), который всегда здоров и должен управлять субличностями, и приводит свою классификацию субличностей, которые могут быть травмированы и с которыми можно работать в процессе терапии.
Шварц смотрит на субличностей как на семью, члены который связаны общей памятью и довольно непростыми отношениями. Каждый из семьи нужен и полезен, если не захватывает власть или просто не начинает вести себя неконструктивно. Например, за травмированного Ребенка, то есть за раненую творческую и искреннюю составляющую личности может вступиться Защитник, но защита эта может выражаться в возведении границ и запрете на дальнейшие активные действия и новые контакты.
Двум другим неоднозначным субличностям, внутреннему Цензору и внутреннему Критику, особое внимание уделяют иконы творческого сэлф-хелпа Джулия Кэмерон («Путь художника»), Барбара Шер («Мечтать не вредно») и Энн Ламотт («Птица за птицей»). В норме они, как и остальные субличности, позволяют человеку быть более адаптивным и лучше справляться с жизненными задачами.
Цензор позволяет контролировать то, что, где и кому можно говорить, а что нет; а Критик показывает, где можно улучшить свои результаты, и не дает останавливаться на достигнутом. Однако, получив слишком много власти (здесь привет берновскому Родителю всей нашей культуры, указывающему на проблемные, а не на удачные моменты)
, Критик и Цензор не дают творческому процессу даже начаться, все время осаживая и придираясь. А если хоть какое-то дело и будет доведено до конца, то оно мгновенно обесценится. Так полезные навыки самоконтроля и самокритики могут привести исключительно к неврозам и прокрастинации, ведь зачем начинать дело, если невозможно выполнить его идеально.
Однако с субличностями, как и с живыми людьми, можно договариваться, а если не получается, то и обманывать их. Так, для взаимодействия с Критиком можно использовать специальные техники, например, поставить себе задачу написать или нарисовать как можно больше в ограниченный срок — за такое время Критик не успевает «проснуться».
Важно помнить, что «обман внутреннего критика», «возрождение внутренней богини» или простое желание порассуждать вслух на разные голоса не стоит рассматривать как лайт-версию диссоциативного расстройства. При нем субличности часто не знают друг о друге, а, кроме того, для его развития необходима довольно серьезная травма, скорее всего, в детстве, и, возможно, изначальная предрасположенность.
Иконки: 1) Juan Pablo Bravo, 2) Björn Andersson, 3) Michael Stüker.
Между персоной и тенью
Гораздо большее разнообразие внутренних жителей встречается в теории Карла Густава Юнга и его последователей. В этой концепции у каждого есть не только личное, но и коллективное бессознательное, которое составляют универсальные психические структуры — архетипы.
Сам Юнг рассказал о том, что у каждого есть Персона, субличность, демонстрируемая миру; Тень, состоящая из стыдных и отвергаемых качеств; Божественный младенец, Мудрый старик, а также Анимус и Анима, внутренний мужчина у женщины и внутренняя женщина у мужчины.
Постъюнгианцы стали «населять» личность человека все большим количеством персонажей и рассказывать об их положительных и отрицательных качествах. Роберт Джонсон в работах «Он», «Она» и «Мы» описал опасность того, что люди в романтических отношениях на самом деле любят не реального человека, а своего внутреннего мужчину или женщину.
Мария-Луиза фон Франц посвятила свое исследование «Вечный юноша. Puer Aeternus» современным молодым мужчинам, захваченным прекрасным и инфантильным архетипом Вечного мальчика. А Кларисса Пинкола Эстес в книге «Бегущая с волками» в большей степени поэтично, чем научно, обосновала острую необходимость актуализации архетипа Дикой женщины.
В силу бесконечной растяжимости коллективного бессознательного некоторые авторы создали целые системы ролевых архетипов, составляющих личность человека. В отечественной школе сказкотерапии считается, что в каждом живут деперсонализированные персонажи сказок — Царь/Царица, Крестьянин/Крестьянка, Воин/Воительница и так далее, сильные стороны которых человеку необходимо научиться грамотно использовать.
Сходным образом устроен коллектив субличностей у Джин Шиноды Болен и Галины Бедненко, которые показали внутренний мир человека населенным образами богов и богинь древнегреческой мифологии. Аполлон и Афина, Посейдон или Гера во всем разнообразии своих качеств и функций могут с разной силой проявляться в человеке и в равной степени вести его к успеху или к неудачам.
Подобная визуализация человеческих качеств, стремлений и потребностей — это довольно удобный способ разобраться в своих чувствах и желаниях. Например, заметив у себя перфекционизм и снобизм — свойства Аполлона, можно сразу же вспомнить о его противоположности Дионисе и подумать о том, как внести в свою жизнь больше спонтанности и веселья.
Болен сравнивает систему ролевых архетипов с комитетом, где в норме каждому дают высказаться и где процесс возглавляет здоровое эго. То есть в норме человек видит все богатство своих социальных ролей, мотиваций и особенностей, а также умеет с ними управляться: кого-то пропустить вперед, кого-то попридержать, кого-то помирить.
Однако при слабом эго — председателе комитета (можно думать о нем как о воле или как об осознанности) могут начаться бесконечные конфликты или произойдет единоличный захват власти. Поэтому человек, во всех ситуациях ведущий себя, например, как Воин (если говорить в терминах сказкотерапии), большей частью будет действовать во вред себе и окружающим, несмотря на безусловно яркий образ.
Субличности: истории из жизни, советы, новости, юмор и картинки — горячее | пикабу
Моим лучшим учителем в области терапии травмы был не специалист по травме, не клинический эксперт, и даже не коллега: это была клиентка, очень необычная женщина, которая сначала напугала меня до смерти.
Мариса начала ходить ко мне в начале 1990-х — лет через десять после того как я начала работать терапевтом — из-за своих пугающих навязчивых мыслей о том, как она душит свою четырехлетнюю дочь подушкой, которые возникали каждый раз, когда она слышала, как дочь плакала. Она говорила, что что-то в связи с этим плачем вызывало нестерпимые чувства ярости и беспомощности. “Нужно сделать так, чтобы она перестала кричать! Я просто хочу, чтобы она заткнулась!” В то же время Мариса чувствовала глубоко внутри страх и стыдилась этих мыслей, утверждала, что никогда бы не причинила вреда своему ребенку. В свои 35 Мариса была очень интеллектуально развитой женщиной в стабильном браке. У нее была успешная карьера в библиотеке, и она была матерью 8-летнего мальчика, который не вызывал в ней таких мыслей.
Я была первым терапевтом Марисы, и мы быстро наладили хорошие отношения. Она не пропускала сессии и следовала — или старалась следовать — поведенческим рекомендациям, которые я давала: делала перерывы, когда чувствовала себя напряженной, училась вязать, чтобы расслабиться, читала книги по воспитанию детей, которые я ей рекомендовала, слушалась моих советов, как обходиться с плачущим ребенком. Она даже приводила своего мужа на несколько сессий, чтобы я поработала с ними как с родительской командой. Я видела, что она очень старается, но эти меры, казалось, совсем не помогали. И, так как не хотела ее подвести, я тоже продолжала стараться.
Терапия продолжалась, и у Марисы появилось мужество поделиться и другими своими трудностями. На шестом месяце терапии я узнала, что она заливает стресс алкоголем, режет себя, и борется с различными заболеваниями, от хронического расстройства ЖКТ до мигреней и возможной фибромиалгии. Мне становилось не по себе. Я размышляла: “Это измученная проблемами женщина с 10 различными диагнозами. Мне это не по зубам”.
Потом, на сессии в начале второго года терапии, — это случилось. Прямо тут, у меня в кабинете, у меня на глазах, Мариса превратилась в другую личность. Пока я испуганно сидела в своем кресле, она слезла с дивана, села на пол, скрестив ноги, и начала говорить как 4-летка. “Давай поиграем в игру?” — спросила она, ее лицо по-детски сияло в предвкушении. И до того как я успела вообще подумать об ответе, она добавила: “Или давай порисуем?”
“Твою мать! Что же мне делать?” — я запаниковала. Это был первый раз, когда я видела “переключение” в реальной жизни — поведенческое проявление того, что тогда называли расстройством множественной личности, и что сейчас называют диссоциативным расстройством идентичности.
Та сессия продлилась больше часа, потому что, будучи четырехлеткой, Мариса не могла отвезти себя домой, и я не могла дать ей уйти из моего кабинета в таком состоянии. Я водила ее по комнате, отчаянно пытаясь переориентировать ее на настоящее время и пространство, пока, наконец, взрослая ее часть, которая знала, что делать с ключами от машины, болтавшимися в ее руках, не вернулась. Но мое чувство некомпетентности преследовало меня. На следующей встрече я сказала: “Послушай, Мариса, я догадываюсь о том, что является причиной твоей проблемы, но это что-то, в чем у меня нет опыта. Ты заслуживаешь лучшей возможной помощи, и я знаю терапевта, который может тебе помочь. Я бы хотела перенаправить тебя к ней”.
“Нет,” — сказала Мариса, голос ее звучал тверже, чем обычно. “Я никуда не пойду. Я хочу, чтобы мне помогла ты. Просто продолжай, ты можешь читать все, что тебе нужно, говорить со своим супервизором, искать все, что тебе понадобится, но я никуда не пойду”. Так начался мой экспресс-курс терапии травмы. Я чувствовала себя задавленной, но Мариса настаивала. Я боялась, что, откажись я от работы, она не продолжила бы терапию.
В тот период моей карьеры я кое-что все-таки знала о том, как лечить травму. Но подход, в котором я обучалась в конце 1980-х, основывался в большей мере на идее, что такие клиенты, как Мариса, несут в себе ужасный опыт, который необходимо раскопать и полностью пережить заново, чтобы исцелиться. Почти никакого внимания не уделялось внутренним силам, которые травмированные клиенты могли бы себе вернуть, если бы им дали какой-то шанс. С таким постоянным акцентом на патологии — неудивительно, что терапевты склонялись к тому, чтобы относиться к клиентам как к одномерному пучку дисфункциональности и боли.
И я легко могла бы начать относиться к Марисе так же. Вскоре я узнала, что ее сексуально использовали большую часть ее жизни, с 4 до 20 лет. Ее абьюзерами были оба ее родителя, бойфренд ее сестры, и неизвестное число мальчиков-подростков, которые насиловали ее, когда она диссоциировала. Но фактически приказав мне прийти в себя и стать компетентным, а не растерянным, терапевтом, Мариса показала свою черту, которую я раньше не замечала. Передо мной была предположительно “сильно нарушенная” женщина, которая проявляла решимость и волю, равно как и осознание того, что именно ей необходимо лечить. Какими бы ни были ее трудности и каким бы ужасным ни было ее прошлое — в тот момент она была способна отстаивать себя, давая понять, что лучшая возможность для ее исцеления — в том, чтобы остаться со мной, в доверительных, аутентичных, безопасных отношениях, которые между нами возникли.
Процесс пугал меня, но я чувствовала азарт. Я читала каждую новую книгу по травме, посещала все семинары, на которые могла записаться, и начала работать с экспертами по травме, которые были ведущими в начале 1990-х. Я узнала о важности создания безопасной атмосферы, уделения времени построению доверительных отношений, оценки и модификации когнитивных искажений, и увеличения внешних поддерживающих ресурсов.
В какой-то момент терапии на меня снизошло своего рода озарение. Я не только поняла, что Мариса учит меня в том, что касается ее диссоциативного расстройства идентичности, но мудрость содержится даже в симптомах ее состояния. Все с чем она боролась, — мысли, чувства, поведение, которые патологизировались в литературе и доказывали, как она нарушена, — было на самом деле творческими стратегиями совладания, которые помогли ей остаться в живых.
Пусть части Марисы иногда меня пугали, мне становилось понятно, что они не были в основе своей патологичными. Напротив, это были члены созданной внутренней семьи, которые помогали ей функционировать. Некоторые части подавляли ее глубоко укорененную ярость, чтобы она могла сохранять связь со своими абьюзивными родителями и взаимодействовать со сверстниками. Другие части отделяли ее воспоминания об абьюзе, чтобы она могла приходить в школу и концентрироваться на математике и истории. Я даже начала смотреть на ее самоповреждающее поведение — злоупотребление алкоголем и порезы — как на творческие попытки одновременно сообщить о своей боли и отвлечь ее от нее, когда ужасные воспоминания бурлили близко к поверхности и угрожали захлестнуть ее. Ее симптомы были крайними мерами по спасению жизни. И я стала относиться к ней с восхищением, даже благоговением, за ту силу разума и духа, которые позволили ей выжить.
Я начала иначе работать с клиентами. Я понимала их симптомы как одновременно болезненные и травматичные, и креативные и направленные на спасение жизни. Через это понимание “и, и” я смогла привнести больше надежды в мою работу. И мои клиенты, и я, становились любопытными в отношении их внутренних способностей и в отношении других, более прочных аспектов их жизни. Я стала меньше говорить и больше слушать, и то, что я слышала, подтверждало, что мои клиенты были гораздо больше, чем их травмы. Они не только одновременно боролись и росли, но, во многих случаях, их рост оказывался побочным эффектом их борьбы.
Когда я позже работала как специалист по травме, я часто слышала у себя в голове голос Марисы: “Читай больше, ходи на конференции, учись у специалистов, чтобы ты поняла, как мне помочь”. И я так и делала. Я использовала стратегии из фокусинга и сенсоримоторной психотерапии, одновременно работая с движением, телесными ощущениями и дыханием, чтобы переработать болезненные воспоминания Марисы о сексуальном насилии. С моей поддержкой она рисовала образы безопасных мест и писала стихи, посвященные как своей четырехлетней дочке, так и своей четырехлетней раненой внутренней девочке.
Творческая работа, казалось, давала сил многим из моих клиентов с травмой, отчасти потому, что они уже были творческими, изобретая все эти стратегии для безопасности и выживания. Теперь они использовали свое воображение, чтобы заглянуть за пределы боли и даже извлечь какой-то смысл из ужасных событий. Мариса, например, запланировала выступления для подростков в местных школах об изнасилованиях. Она сказала: “Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь уберечь девочек от той ужасной травмы, что я пережила”.
Пока я продолжала быть свидетелем похожих процессов у других клиентов с травмой, я натолкнулась на парадигму позитивной психологии, разработанной психологом Мартином Селигманом из Университета Пенсильвании, которая была основана на исследованиях качеств, помогающих людям преодолевать невзгоды. В противоположность своим первоначальным предположениям, Селигман обнаружил, что не все отвечают на травму острым чувством беспомощности. Для некоторых побочным эффектом травмы был значительный рост, надежда и даже укрепление. Это отозвалось во мне: я наблюдала это в своем кабинете. Исследования также показали, что клиницисты могут способствовать такому росту, перенаправляя клиентов к положительным эмоциям и мыслям, и поощряя их искать поддерживающие отношения.
Через семь лет терапии, несмотря на то, что Мариса продолжала переживать взлеты и падения, она стала чувствовать больше сострадания к себе, к ее фрагментированным частям, и, что удивительно, даже к своим абьюзерам. “Мои родители сами пережили ужасное насилие, когда росли”, — сказала она мне. “Я не пытаюсь их оправдать. Я просто начинаю понимать, что есть целые поколения жертв и боли в моей семье. Мои родители не понимали этого. Да, они должны были бы научиться быть лучшими родителями, но у них было образование на уровне 9-го класса, не было денег, и никакой возможности получить терапию”. Она выпрямилась в кресле. “Знаю, что я никогда не позволю своим детям страдать так, как страдала я. Цикл насилия и невежества остановится на мне”.
В заметном переходе от ПТСР к посттравматическому росту Мариса стала использовать иглы, которыми она годами резала себя, чтобы шить потрясающие покрывала на кровати детей, живущих в приютах. Она освобождала части себя, которые наказывали ее тело и выпускали боль через самоповреждающее поведение.
За 32 года работы с травмой я научилась видеть в своих клиентах настоящих героев — мудрых, храбрых, творческих даже тогда, когда им очень больно и печально. И мне дана честь помочь им дирижировать оркестром их внутренних частей до тех пор, пока они не смогут делать это самостоятельно. Я знаю, что я не могу играть на их инструментах за них, но я могу вести их и вдохновлять, надеясь, что, фраза за фразой, они сами смогут создавать свою собственную музыку.
Источник
§
Грустный мужик заходит в магазин:
— Здравствуйте, вы меня помните? Я у вас вчера шарики покупал.
— Узнаю. Вам ещё шариков?
— Нет. Я к вам с жалобой — они бракованные.
— В чём дело — воздух не держат?
— Да нет, с этим всё в порядке.
— А что тогда?
— Не радуют они меня…
Бывает такое часто: что-то хорошее случилось, какая-то долгожданная мечта сбылась, что-то успешно получилось — радость на короткое время, а потом снова ощущение, что ничего в жизни не поменялось, и по-прежнему все плохо.
Причины разные, о них много пишут.
Мне кажется, есть еще одна, о которой я пока не встретила упоминаний. Человек — это не монолит. Психика человека состоит из разных частей-субличностей, у которых разные потребности. Иногда разные до такой степени, что эти потребности конфликтуют друг с другом. Какой-то субличности, например, нужен успех, ощутимые достижения, материальные ценности, статусы. Какой-то, наоборот, хочется жить тихой и маленькой жизнью, читая книги и гуляя по осенним паркам. Каким-то хочется на ручки, а каким-то хочется быть великими и могучими.
Когда человек покупает шарики, он обычно неосознанно ориентируется только на какую-то одну из своих частей, игнорируя все остальные. Это как прийти домой, где у тебя пятеро детей разного пола, разного возраста, с разными интересами, с шариками, и вручить их только одному из своих детей. Один порадуется, остальные, скорее, почувствуют себя обделенными (в очередной раз). И общая сумма внутренней радости от шариков будет иметь, скорее, минусовое число после кратковременной вспышки радости.
Это открытие я сделала в терапии — когда я рассказываю своей тер о каких-то событиях или о своих успехах, она всегда спрашивает, что чувствуют по этому поводу все мои части. И оказалось, что успех с точки зрения какой-то одной из частей может огорчать или даже пугать другие части. Допустим, есть внутренняя Маленькая Девочка, которая хочет быть маленькой и на ручки, и есть внутренний Достигатор, которому надо успехи и ощущение «я большой, сильный и все могу сам». При этом Маленькая Девочка считает, что «сильных не любят, а только используют», а Достигатор считает, что «быть маленькой и слабенькой — это стыдно и вызывает у людей отвращение к тебе». В этом случае шарик для Маленькой Девочки — это страх позора для Достигатора, а шарик для Достигатора — это «ужас-ужас, нас никто любить не будет!» для Маленькой Девочки.
Организация своей жизни и внутреннего пространства так, чтобы всем частям жилось хорошо, и чтобы все они периодически получали по шарику — это непростой навык, но с помощью терапии его можно со временем наработать. В терапии есть подходы, которые направлены на изучение внутренних частей. Также по мере работы в терапии и по мере интеграции личности частей становится меньше, потому что они присоединяются обратно к ядру личности, от которого были в свое время отколоты травмой.
Для меня адекватная забота о своих частях — это, можно сказать, хобби и личный вид спорта, который вырос из желания дать себе то, что в свое время не смогли дать родители. Если интересно, могу поделиться тем, как я организую процесс раздачи шариков своим частям так, чтобы никто не остался в обиде (и у меня есть части, которые все еще в обиде).
Источник
Тройственный союз
Диссоциативное расстройство личности (или множественные личности) — это крайнее проявление внутренних противоречий, когда в одном теле, часто не зная друг о друге, по-настоящему живут несколько человек разного возраста, пола и характера.
Такое явление встречается крайне редко, несмотря на то что этот эффектный сюжет регулярно появляется в кино и литературе. Так, в сериале «Обмани меня» одна из субличностей свидетельницы помогала другой расследовать преступление, а в основанной на реальных событиях книге Дэниэла Киза «Множественные умы Билли Миллигана» боролись между собой 24 полноценные субличности с разными IQ, талантами, религиями и сексуальными предпочтениями.
В норме же, судя по различным психологическим концепциям, у всех есть свой внутренний коллектив, однако в том, кто его участники, мнения расходятся.
Американский психолог и психиатр Эрик Берн выделял трех субличностей — три состояния «я», которые по очереди вступают во взаимодействие с теми же участниками триады других людей. Эти субличности — Родитель, Ребенок и Взрослый, по мнению Берна, есть в каждом, и у каждого ведут себя сходным образом.
Ребенок — это желания и эмоции, к его сфере относятся радость и искренность, спонтанное творчество и при этом же импульсивные преступления, ведь силе желаний Ребенка трудно противостоять. Родитель, напротив, это долг, мораль, нормы и правила. Он несет ответственность за себя и за других, знает, как надо, но не задумывается, зачем, оценивает и требует.
Естественно, каждая из субличностей может обладать специфическим характером (Ребенок может быть и веселым, и агрессивным, Родитель — и заботливыми, и карающим). Субличности могут быть разной силы и выраженности, и каждая из них может пытаться захватить полную власть над человеком.
В этой концепции субличности важны не сами по себе, а, прежде всего, своей коммуникативной функцией — поэтому и метод, который с ними работает, называется трансакционным анализом. При встрече двоих людей, на самом деле, разговаривают не две, а целых шесть личностей, то есть два набора Родителей, Детей и Взрослых, а успех или неудача в общении будут зависеть от того, кого они выберут своими представителями.
В норме хозяин трех субличностей легко переключается между ними для эффективного делового или личного общения. А все сбои случаются либо при застревании только в одной роли, либо при неудачном сочетании выбранных для коммуникации «представителей».
Этап 2. ребенок, родитель, взрослый
Расставляем такую модель: «Родитель-Ребенок-Взрослый». Это можно понять с помощью формулы: Я-большое (Родитель) Я-ничтожество (Ребенок) = Я-ЕЩЕ БОЛЬШЕЕ (Взрослый)!
На место Ребенка посадите проблемную субличность-саботажника и с помощью специальных вопросов (которые задаются строго по регламенту) выявляемвторую(темную) сторону этой проблемной субличности и, тем самым, вскрываем тот аспект субличности, который и породил данную субличность – Родителя.
Обращаю ваше внимание, что именно две стороны (явная и неявная) проблемной субличности позволяют прийти к причине ее возникновения.
Как это происходит? Через место Родителя. Когда вы начинаете трансакцию (общение) с Родителем, вы удовлетворяете у себя, невысказанную потребность в любви и поддержке от Родителя и тем самым субличность Ребенок начинает таять.
Правило работы с подсознанием гласит: Причина всех страданий – нехватка любви.
Как только Родитель (а на его месте может быть хоть вы сами, хоть прабабушка) дастлюбовь, субличность растает. Не от чего защищаться, если вокруг и внутри любовь.
Чтобы выйти на Перво Родителя, с которого началась проблема, возможно, потребуется пройти, может быть, несколько поколений. Вы просто спрашиваете у очередного предка: «Это порождено тобой?» На первом этапе мы спрашиваем это у себя, затем приглашаем своих Маму и Папу.
По очереди спрашиваем у них. Хозяин этого чувства всегда своей Любовью Родителя РАСТВОРЯЕТ это чувство в себе. Не Хозяин всегда отталкивает его от себя. Если чувство притянул один из родителей, но он не хозяин, то приглашаем Бабушку и Дедушку со стороны данного родителя.
Если у кого-то в руках из предков чувство растворится с помощью его Любви, то произнесите тому, у кого растворение в руках произошло:
– «Ты мой отец, мать, дед, прадед, бабушка, прабабушка, тетя, дядя и т.д. А я твоя (твой) дочь (сын), внучка (внук), правнучка (правнук) и т.д. Я ношу твое чувство, чтобы показать тебе свою преданность.
Так я выражаю свою детскую любовь. Но мне с этим трудно, это мне не принадлежит, оно принадлежит только тебе. Позволь мне отдать твое чувство и жить своей судьбой».
После этого произвести поклон с выдохом на Восток троекратно. Выдох очень глубокий на свечу.
После этого произвести технологию разделения по моей технологии разделения с человеком (только разные проговоры – с живым или с мертвым). Эта технология есть в Психоэнергетических защитах.
Если в качестве РОДИТЕЛЯ выступаете ВЫ, то есть вы и породили данное негативное чувство, то проговаривать необходимо следующее:
– «Я ношу тебя, мое чувство, потому что ты порождено мной. Так я выражаю тебе свою детскую любовь.
Но мне с этим трудно, это мешает мне в жизни, мешает привлекать ко мне и исполнять заветные желания. Позволь мне дать тебе, мое чувство, свою ЛЮБОВЬ, и жить своей судьбой ВЗРОСЛОГО человека».
После этого также произвести поклон на Восток с выдохом на свечу троекратно. Выдох очень глубокий.
