Одиночество в браке
Отец гештальт-терапии, Фридрих Перлз говорил:
«Одиночество — это быть одному, плюс поток дерьма»
. В данной статье я стараюсь максимально структурировать этот поток, ведь когда захлестывает одиночество, сложно разобрать его оттенки. А это так необходимо в отношениях. Ведь внимательность к чувству одиночества в отношениях позволяет
расширить их палитру
Позвольте мне сразу откинуть инфантильные мечты о вторых половинках, людях, идеально подходящих друг другу. Представления о подобных отношениях остались у нас с утробы, когда мы были с матерью одним целым и получали от неё все необходимое.
Это закончилось вместе с родами.
Ожидая идеального спутника, мы стремимся попасть назад, в лоно матери. Простите, но это невозможно. Ни один человек более не сможет единовременно удовлетворять все наши потребности. В особенности, учитывая, что с возрастом они становятся всё разнообразнее.
А значит, даже в самом идеальном браке мы всегда будем хоть чуточку, но не удовлетворены. Один из основателей семейной терапии, верный муж и отец шестерых детей Карл Витакер писал:
«Одно предупреждение: если ты не переносишь одиночества — не вступай в брак»
Но теперь-то мы знаем, что
одиночество имеет оттенки
, сообщает о различных неудовлетворенных потребностях. Мне может быть одиноко рядом с женой, когда я хочу обсудить новинки игр, но для этого у меня есть друзья. Мне может быть одиноко рядом с женой, когда я хочу обсудить проблемы на работе, но для этого у меня есть коллеги.
Продолжая автомобильную метафору из параграфа про уединение, можно сказать, что одиночество в отношениях — словно показатели бензина, масла и заряда аккумулятора. С каким-то уровнем вполне можно ехать дальше, когда-нибудь мне нужно будет найти заправку, а чуть позже может быть необходим ремонт. Редки моменты, когда все показатели будут на максимуме. Но даже нули по каждому из них
не означают, что нужно паниковать и менять машину
Таким образом, одиночество в отношениях не означает их конец. Скорее — это неизбежная составляющая, позволяющая при должном подходе их углубить или расширить. Другое дело, когда необходимые отношения еще даже
не зародились
Чувство одиночества
Человек может быть разным. Добрым и злым. Жестким и нежным. Мягким и настойчивым. Грустным и веселым. Разным, хотя с детства учат односторонним штампам. Вспомните символ тайцзы — инь и ян. Мужское и женское.
В человеке одновременно сочетаются противоположные стороны.
Гармоничная, целостная личность признает каждую из этих сторон.
Одиночество же возникает, когда целостность личности, ее разнообразие
ставится под угрозу
. Я не могу быть нежным в этом обществе. Я не могу быть агрессивным. Не могу быть слабым. Я отрезаю от себя кусок и чувствую боль — одиночество.
Разнообразие нашего поведения помогает удовлетворять
разнообразные потребности
. Исключить какую-то часть — значит лишить себя чего-то важного. Именно поэтому чувство одиночества ближе всего по своему функционалу к чувству голода. Если я одинок,
значит чего-то не получаю
. Какая-то моя часть не получает желаемого. И только прислушавшись к чувству одиночества возможно осознать, чего именно.
Вместе с тем, причины одиночества (отвержение, изоляция) могут быть как реальными, так и невротическими. Среди реальных: утрата, расставание, переезд, возрастные кризисы и, связанные с ними, изменения потребностей. Во всех этих случаях чувство одиночества может подсказать, какие потребности не удовлетворены, что для вас сейчас
наиболее важно в отношениях
. Подросток чувствует себя одиноко рядом с родителями и начинает обращать внимание на девушек. Новобранец в роте держится земляков. Иммигрант вступает в общину. Ребенок, похоронивший родителей, впитывает их качества, становится всё более на них похожим и самостоятельным.
Другой вариант, когда в новых отношениях мы стараемся удовлетворять свои потребности по-старому. Психологи называют это
невротическим поведением
. Ждать от жены того же, что давала мать. Ждать от совершеннолетнего ребенка младенческой любви. Требовать от нового друга той же поддержки, которую оказывал старый. Обжегшись раз, не доверять больше никому. Ждать от другого то, что никогда от него не получал. И чувствовать себя жутко одиноко. На самом деле, подобные
«паттерны поведения»
в той или иной мере присутствуют у каждого. И как же легко становится, когда получается их заметить, осознать и начать строить новые отношения
по-новому
. Тогда и одиночество становится сносным, ресурсным, раскрывающим желания и потребности.
Хотя, конечно, новое всегда связано с риском и, сопутствующими ему, страхом отвержения, стыдом. И здесь, как никогда, может быть полезен гештальт-терапевт, задача которого —
поддерживать этот риск
, обеспечивая максимально безопасные условия, которые не всегда представляются возможными в уже сложившихся отношениях.
Экзистенциальное одиночество
Или вот, скажем, одиночество. Путаница в описаниях происходит оттого, что люди смешивают чувства и выводы из них: сами понимаете, одно дело «Я чувствую себя одинокой» — и совсем другое «Я одинока на самом деле». В первом случае
на самом деле
, разумеется, все может оказаться совсем не так, как в действительности. И скорее всего окажется.
Чувство одиночества знакомо мне с детства. Помню, как обидно ржала в восьмом классе подруга Ленка, когда я показала ей под партой трогательное стихотворение про одинокий сухой листок. К столь нетактичному и, не побоюсь этого слова, жестокосердному поведению подругу привел когнитивный диссонанс между лирической героиней стихотворения, погибающей от одиночества (и, надо полагать, людского равнодушия, хотя эта линия прописана в произведении неявно) — и автором сего опуса, то есть мной, которая только что в присутствии Ленки назначила второе свидание подряд, что для восьмого класса говорило об изрядном неравнодушии некоторых представителей человечества. Ленка, которая в свои солидные 15 лет была все еще одинока настолько, что ни разу на свидании не была, отчаянно завидовала и тяжело переносила подобные диссонансы. Ей казалось, что если девушке есть с кем сходить на свидание — чувствовать себя одинокой она просто не имеет морального права.
Удивительнее то, что многие из моих психотерапевтов позже совершали почти аналогичную ошибку. Те же яйца, только в профиль: исходя из чувства одиночества они пытались учить меня заводить друзей. И терапевтов таких было числом дофига, поскольку изучение мною любой психотерапевтической модальности начиналось с личной терапии — и нередко ею же и ограничивалось, как раз вот в подобных случаях, когда терапевты путали мои чувства и свои выводы из них (да, со специалистами такое тоже бывает).
Ограничивалось, ибо если что я и умею делать в своей жизни хорошо — так это находить друзей; второе, что я умею делать хорошо — объяснять себя людям (предполагаю, второе умение должно каким-то образом коррелировать с первым). Третьим, конечно, при таком раскладе должно было бы идти изучение того, как именно я иногда умудряюсь со всей этой байдой чувствовать себя одинокой — но редкая птица долетала до середины Днепра. Многие, подобно Ленке, просто считали, что если девушке есть с кем ходить на свидания — она не будет чувствовать себя одинокой. Ну ха-ха. Эти спецы прогуливали лекции по экзистенциальному одиночеству, должно быть, — но кто их может за это осудить? Объективное одиночество, несомненно, гораздо более насущная проблема.
Проблема гораздо более насущная — но и решаемая гораздо более элементарными методами. Существуют техники, протоколы, и разветвленные схемы «стимул-реакция». Никакой тебе высшей математики, никаких неопределенных материй, никаких некаузальных синхроничностей: все, что потребуется — неустанные тренировки. Делай раз, делай два. Ну, как с любыми умениями и навыками в этом справедливейшем из миров. Даже медведя можно научить танцевать, вопрос методики.
Чувства же — вещь гораздо более коварная. Ибо вот это самое пресловутое чувство одиночества, отчаянное и безосновательное, возникает нередко вовсе без всяких объективных оснований, как следствие ПТСР, — и в этом случае, разумеется, никаким наращиванием социальных навыков не устраняется. Факты — отдельно, чувства — отдельно. Взболтать, но не смешивать!
Людям же нередко свойственно смешивать — и вот уже из чувства тотального одиночества вполне симпатичная женщина делает вывод, что «она ничего не умеет с мужчинами», а там и до падения самооценки недалеко, невзирая на мужа, трех любовников, и восьмерых гвардейцев кардинала. Кому, говорит, я интересна, ага… сухой я листок, упавший в снег, и прочее мрачное, к чему фактических поводов ни малейших не наблюдается. И будет она до зеленых веников «учиться чему-то с мужчинами», когда дело-то вовсе не в этом, и ей бы с собою разобраться.
Короче, я чего сказать-то хотела? Диф. диагностика — наше все.
Если друзей мало — то для избавления от одиночества имеет смысл научиться менять этот факт. Но само по себе чувство одиночества не означает, что друзей мало — и при среднестатистическом их количестве скорее нужно менять не внешние факты, а внутреннюю реальность. И желательно не перепутать. 🙂
Факты — отдельно, чувства — отдельно!
Еще по теме:
Кризис экзистенциальный: Изоляция (Одиночество)
Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР)
Сколько друзей человеку нужно?
Фобия социальная: Социофобия
А творческий опус про сухой листок я вам завтра вечером запощу, в качестве пятничного стиха. Готовьте кружевные платочки!
§
§
В последнее время в социальных сетях много хороших психологических текстов, которые объединяет одна общая тема «стань взрослым для своего внутреннего раненого ребенка». Вот прямо каждый день лента ЖЖ или фейсбука что-то подобное выносит. Тексты разные по качеству и уровню профессионализма, но в основном вполне внятные и правильные, особенно написанные профессиональными психотерапевтами, ежедневно соприкасающиеся с мегатоннами человеческой боли.
Все правильно, другого пути нет – обнаружить дефицит, признать его, посмотреть ему в глаза, соприкоснуться с болью, прожить ее до конца и ответственно взять своего Ребенка под свою же опеку. Все так. Но вот задумалась – какого-то пазла мне все время не хватает.
И наразмышляла следующее, изрядно повспоминав и поанализировав конкретные случаи из практики.
На психотерапию из любопытства не ходят, больно уж дорогое удовольствие. Да и удовольствие сомнительное, скорее уж болезненное и неприятное. Если уж человек неделю за неделей готов это делать, то значит настал предел терпячке. Ну, во всяком случае, у моих клиентов это так. По разному звучат запросы, разная степень травмированности, иной раз таких историй наслушаешься – нарочно даже в бреду не придумаешь. У некоторых внутри не просто раненый ребенок, а целый детский лазарет.
Концлагерный. С тюремной охраной, это уж как водится.
И можно заметить, что ресурсы у всех разные. Это зависит и от конфигурации личной истории, и от способности в выживанию, от возраста травмирования, ее продолжительности, от наличия хотя бы минимальной поддержки в реальной жизни. Для большей части клиентов пройденный с терапевтом путь через признание своих дефицитов и нужд, через боль и обнаружение своего заботящегося о внутреннем ребенке взрослого благополучно заканчивается получением навыка самому себя отстаивать и самому о себе заботится. А опыт построения отношений с терапевтом становится основой для умения строить свои отношения по другому и в жизни.
Но это работает не для всех. Есть люди, у которых есть только травмированная детская часть и внутренний Тиран, а взрослая только обозначилась. И такие люди неизбежно устраивают себе перманентную ретравматизацию, влипая в зависимости или созависимые отношения, устраивая раз за разом себе абьюзы или психосоматизацию до утраты функционирования. И каждый раз, проделывая это, человек убеждается, что мир разрушен. Когда нет внутренней структуры, на которую можно опереться, человек раз за разом будет пытаться ухватиться за другого, неизбежно выбирая того, кто снова обрушит его отчаянную надежду на удовлетворение его детских потребностей. А потом может и пытаться перестанет.
Я давно уже обратила внимание, что есть клиенты, с которыми не срабатывают классические техники работы со внутренним ребенком. Если у человека внутри взрослая часть сформирована недостаточно или инвалидизирована, то заботиться о Ребенке и правда некому. Да, человек при этом может быть вполне взрослым с виду, своих детей нарожать, образование получить – но это все мелкими перебежками. И тогда не срабатывают ни обычный сеттинг, ни проверенные временем приемы, и бесполезно ему говорить об осознании. Он осознает. Осознает и дефицитарность свою, и скудность ресурсов, и необходимость самому о себе позаботиться. Но не может.
Cлучаются состояния регрессии такой силы, что человек сам для себя сделать правда ничего не может. Как бы он не старался. Кстати, можно заметить, что сильная регрессия в процессе терапии может случиться именно тогда, когда уже есть доверие к терапевту, когда между ними есть прочная связь. Именно ощущение ужаса возможной близости с другим человеком часто становится триггегом для сильного регресса, часто в место и возраст первой травмы. И тогда здесь точно нужен другой взрослый и здравомыслящий с достаточным собственным ресурсом для контейнирования. Вот представьте себе, что перед вами младенец, хоть и во вполне взрослом теле, младенец, кричащий от немыслимой боли. От боли, которая и внутри и снаружи, и сливается со всем миром, и затапливает хаосом. Может ли младенец сам о себе позаботиться? Да бесполезно. И тогда остается единственное – как говориться, обнять и плакать. Признавая боль, и унимая ее. Снаружи.
К великому счастью психотерапевтов, есть масса направлений, где допустим телесный контакт. Это не только телесно-ориентированные практики, это психодрама, процессуальная терапия и другие. В таких случаях именно телесный контакт способен привести человека в человеческое состояние. (Это, кстати, еще одна причина, почему надо с осторожностью брать клиентов в онлайн-консультирование).
В психодраме существует специальная техника «качание внутреннего ребенка», которая так вот буквально и выполняется – выбирается «мама», способная быть действительно мамой, которая берет «Ребеночка» на руки и укачивает, иногда под колыбельную, и качает до тех пор, пока либо расслабление не наступает, либо не появляется контакт с чем-то более устойчивым внутри себя у клиента.
§
Забавно, что муж (нынешний) — тоже детский травматик, но ему наоборот тактильность отрубило — то есть он вроде как и хочет, но не то боится, не то просто оно атрофировалось. Помню, когда в первый раз общались серьезно, я ему ладонь на руку положило, так он аж отдернулся, бедняга…
И вот не знаю, что с этим делать — просить об обнимашках вроде как неправильно, намеков не понимаем — а меня аж колбасит, как нужно вот это «обнять и плакать», причем можно без второй части.
§
Скажите, пожалуйста, а если партнёр этого убаюкивания дать не может (сам не поймешь какой, пугается отношений, отдаляется, иногда ласковый, иногда нет — и это ранит) — можно ли это «взять на ручки» дать себе самому? Или нет? Это только от другого человека может прийти?
Можно ли себя как-то, правда, убаюкать, успокоить, раз и навсегда, или хоть за 100 раз?
И еще: если партнер сам не очень устойчив в своей поддержке (вроде как и не обязан, я понимаю), то можно ли защититься от ран — это МЫ САМИ набегаем на ситуации с болью, или же если партнер такой, то дело плохо и можно лишь только сменить партнера?
Тема крайне важная для меня, уже ум за разум заходит от этой ретравматизации. Куда бы от нее деться? Как сделать так, чтобы ее не происходило? Была бы очень благодарна за ответ.
Терапия (не телесно-ориентированная) дала прогресс, но где-то опять застряла. И не могу понять, это из-за партнера или это _Я_ сама суть этой проблемы и буду с собой ее таскать от партнера к партнеру?
Заранее спасибо вам большое.
§
Психологи в своих экспериментах делают с животными весьма страшные вещи. Вечно они им то неврозы провоцируют, а то и психозы, вообще. Но американский психолог Гарри Харлоу (Harry Harlow) заработал своими опытами зловещую репутацию даже среди коллег. Парадокс в том, что имено он своими экспериментами добыл для науки данные, доказавшие необходимость более теплого отношения людей друг к другу, и его последователи даже разработали способ, позволяющий устранять нарушения обезьяньего развития. Но о них позже. Вначале — о Харлоу.
Это случилось в 50-е годы. Первоначально Харлоу занимался разработкой теста интеллекта для обезьян. Он показал, что они способны решать задачи гораздо более сложные, чем считали авторы более ранних исследований.
Изучая макак-резус, Харлоу изолировал детенышей от матерей и их сверстников. Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в том, что он натолкнулся на открытие, принесшее ему славу.
Он заметил, что обезьянки, когда их разлучали с матерью, делались чрезвычайно привязанными к махровым полотенцам, которыми устилали пол клетки. Они стискивали их в своих кулачках, обнимали их и впадали в истерику, когда полотенце отнимали. Что происходило? Привязанность в то время понималась исключительно в терминах пищевого подкрепления. Младенец любит мать, потому что она утоляет его голод. Харлоу кормил детенышей из рук, из маленьких бутылочек.
Когда он бутылочку убирал, обезьянки просто отворачивались. Но когда он пытался отобрать у них полотенце, происходило нечто совершенно иное: макаки начинали истошно визжать, кидались на пол и вцеплялись в полотенце мертвой хваткой. Харлоу смотрел на вопящих обезьян и думал о том, как возникает любовь. К нему пришла неожиданная мысль. Как пишет его биограф Блюм, лучший способ понять сердце – разбить его. Вскоре Харлоу приступил к своим знаменитым экспериментам.
С помощью ножниц по металлу и паяльника он соорудил из проволочной сетки «суррогатную мать». К ней крепился сосок, из которого вытекало обезьянье молоко.
Кроме того, он сделал мягкую суррогатную мать, обернув ее корпус махровой тканью. У второй матери не было соска. Новорожденных детенышей сажали в клетки с двумя суррогатными матерями. Взрослые обезьяны, у которых отняли детей, визжали и бились о стенки клеток; малыши стонали, попав в отдельное помещение. Это продолжалось час за часом, лаборатория наполнялась криками отчаяния и вонью: жидкий стул, как писал Харлоу, указывает на высокую степень эмоционального напряжения.
Однако затем начали происходить удивительные вещи. Спустя несколько дней детеныши переносили свою привязанность с настоящих матерей, которые теперь были недоступны, на матерчатых суррогатных; за них они цеплялись, по ним ползали, ласкали их «лица» своими маленькими лапками и проводили многие часы, сидя у них на спинах и животах. Матерчатая мать не могла их накормить молоком, и когда детеныши испытывали голод, они забирались на проволочную мать, но затем снова возвращались к матерчатой.
По прошествии некоторого времени Харлоу помещал маленьких макак в незнакомую комнату вместе с одной из суррогатных матерей. Если с ними была кормящая мать, детеныши дрожали от страха, плакали и сжимались в комок на полу.
Если в комнате оказывалась матерчатая суррогатная мать, их поведение было другим: обезьянки чувствовали себя в безопасности, с интересом изучали комнату и предметы, расположенные в ней.
Харлоу выступил с докладом, который назвал «Природа любви» и который стал классикой: «Мы не удивились, когда обнаружили, что комфорт, который приносит контакт, является базисом таких переменных, как привязанность и любовь, но мы не ожидали, что он полностью заслонит такой фактор как питание; действительно, различие оказалось настолько большим, что заставило предположить: главная функция кормления – обеспечение частого и тесного телесного контакта детеныша с матерью… Любовь к настоящей и к суррогатной матери выглядят очень сходно. Как показывают наши наблюдения, привязанность детеныша обезьяны к настоящей матери очень сильна, но ей ничем не уступает любовь, которую в условиях эксперимента детеныш проявляет к суррогатной матери из ткани».
В 1930-1950 годы господствовала теория воспитания, согласно которой не следует баловать ребенка тактильным поощрением, обнимая его и беря на руки. Харлоу показал, что прикосновения матери ребенку жизненно необходимы. Он представил данные, которые ясно показывали: матерчатая суррогатная мать важнее для малышей, чем кормящая. Его успех оказался триумфальным и произвел революцию. В 1958 году Харлоу был избран президентом Американской психологической ассоциации. О нем сняли документальный фильм. Его работы повлияли на промышленность, выпускающую детские товары: особенное распространение получили рюкзаки, в которых родители могли носить детей. Приюты и родильные дома изменили свою политику: младенцу мало бутылочки с молоком, его нужно брать на руки, качать, смотреть на него и улыбаться.
Что-то пошло не так. Суррогатная матерчатая мать обеспечивала тактильный контакт не хуже настоящей, но в течение следующего года Харлоу заметил, что выросшие обезьянки были не вполне нормальны. Когда он выпускал их из клеток, чтобы они могли поиграть друг с другом и образовать пары, они яростно избегали общения. Самки нападали на самцов. Некоторые проявляли что-то похожее на аутизм: они раскачивались, кусали себя до крови и отгрызали собственные пальцы.
Харлоу был разочарован. Всего год назад он торжественно объявил, что выделил главный компонент воспитания, и теперь стало ясно, что он совершил ошибку. Он начал пить. В последующих статьях Харлоу мужественно признал, что выращенные суррогатными матерями детеныши страдают эмоциональными нарушениями, и указал, что помимо прикосновений необходимо хотя бы полчаса в день игры детенышей друг с другом. Для доказательства этого положения ему потребовались наблюдения за десятками обезьян.
Первые макаки, выросшие в изоляции, так и не научились играть и спариваться. Однако самки достигли зрелости, у них начали созревать яйцеклетки. Харлоу хотел получить от них потомство, потому что у него появилась новая идея. Его интересовал вопрос, какими матерями окажутся эти обезьяны. Все попытки подсадить к ним опытных самцов не принесли успеха – самки вцеплялись им в морды. Тогда он придумал приспособление, которое назвал «рамой для изнасилования»: зафиксированная в нем самка не могла воспротивиться тому, чтобы на нее залез самец. Это принесло успех. Двадцать самок забеременели и произвели на свет потомство. Часть из них убили своих детенышей, другие были к ним равнодушны, только немногие вели себя адекватно.
В 1967 году Харлоу был награжден Национальной медалью науки. Он находился на пике научной карьеры, откуда путь только вниз. Через четыре года от рака умерла его жена. Он чувствовал себя опустошенным и был вынужден пройти в клинике курс электрошоковой терапии. На какое-то время Харлоу стал сам лабораторным животным, получающим экспериментальные процедуры. После лечения он вернулся в лабораторию, и сотрудники говорили, что он больше никогда не был прежним. Он разговаривал медленнее и перестал шутить. Он больше не хотел изучать депривацию материнского воспитания. Его интересовало, что вызывает депрессию и что может ее излечить. Харлоу искал лекарство в том числе для самого себя.
Он разработал изолированную камеру, в которой обезьянка сидела скрючившись, пригнув голову и ничего не видя. Эксперимент продолжался до шести недель. Животное кормили через отверстие внизу камеры, закрытое специальным экраном. Это приспособление Харлоу назвал «колодцем отчаяния». Ему вполне удалось создать модель психического заболевания. Животные, выпущенные из «колодца отчаяния», обладали разрушенной психикой, страдали тяжелыми психозами. Что бы Харлоу ни предпринимал, вернуть их в нормальное состояние не удавалось.
Еще одно из экспериментальных устройств Харлоу, состоящее из стула, вращающийся с постоянной скоростью один оборот в минуту, и рентгеновского аппарата.
Харлоу умер в 1981 году от болезни Паркинсона. «Единственная вещь, которую я ценю в обезьянах, — говорил он, — это получаемые от них данные, которые я могу опубликовать. Я нисколько их не люблю. Животные вообще мне не нравятся. Я испытываю отвращение к кошкам. Я ненавижу собак. Как можно любить обезьян?»
Тем не менее, его последователи, по-прежнему изучавшие поведение обезьян и искавшие возможность для подопытных хотя бы частично исправить нанесеные им отсутствием нормального материнского тепла психологические травмы — в начале нашего века все-таки нашли способ восстановить нарушенное развитие обезьянок.
Оставайтесь с нами, и я расскажу вам, как. 🙂
Найти групповой психологический тренинг, что-нибудь типа «как приобретать друзей».
Короче, перед тем, как сближаться — просто выйти к людям и пообщаться о нейтральном.
Отметить для себя, что получается — а по поводу того, что не получается, можно будет проконсультироваться с психотерапевтом.
Пока из вашего комментария неочевидно, что у вас не хватает именно социальных навыков:
1. Вы начали комментарий с благодарности.
2. Вы описали свои чувства.
3. Вы кое-что рассказали о себе, на конретном примере.
4. Вы задали достаточно разумный вопрос.
Если все это не потребовало от вас трехдневного выстраивания стратегии, а написано достаточно спонтанно, — вполне возможно, окажись вы среди интересных вам людей, подружки появятся сами собой. 🙂