Вольфганг кёлер и его исследование
Существенная идея исследования была связана с тем, что обычной палке обезьяна находила различные применения. Она была шестом для прыжков, удочкой на муравьёв, рычагом для открывания, лопатой для копания земли, оружием для угрозы друг другу. Ей сбрасывали мелких млекопитающих с тела, проверяли заряженность электрической проволоки и многое другое.
Другими словами, когда обезьяна одновременно видела и цель – банан, и средство – палку, то у неё появлялось целостное видение ситуации. Или такой пример: обезьяна привыкла доставать фрукт, вставая на ящик, ящик замаскировали, посадив на него другую обезьяну, таким образом этот ящик стал частью другого гештальта. Во всех этих способах применения можно проследить, как развивалась трудовая деятельность человека.
В итоге Вольфганг Кёлер пришёл к следующим выводам:
- Человека и шимпанзе объединяет разумное поведение, которое отличается только структурой (степенью сложности).
- Основой поведения у обезьян, как и у человека, является образ (гештальт) внешней ситуации.
- Результатом восприятия является озарение как целостная интеллектуальная реакция понимания сути происходящего. (Такое внутреннее озарение, внезапное понимание и нахождение решения Кёлер назвал словом «инсайт».)
Данные выводы не совпадали с мнением американского психолога и педагога Э. Торндайка, который считал, что поведение животных в разных ситуациях зависит от их ошибок, проб, ассоциаций (слепого поиска правильного решения) или от внезапного осознания, а разум у них отсутствует.
Общий научно доказанный вывод его работы: «человекоподобная обезьяна не только в отношении некоторых морфологических и физиологических признаков стоит к человеку ближе, чем к низшим видам обезьян, но также и в психологическом отношении является ближайшим родственником человека» [4]. Это первое фактическое обоснование эволюционной теории Дарвина с психологической точки зрения.
Благодаря удачным экспериментам по изучению восприятия и интеллекта шимпанзе в 1922 году Кёлер получил международное признание и стал директором Института психологии при Берлинском университете. Его научные теории актуальны и практичны и на сегодняшний день. Они ценны и интересны органичной взаимосвязью между теоретической психологией с жизнью и с психотехникой.
В книге «Физические структуры в покое и стационарном состоянии» (1920) размышлял над тем, что физический мир, как и психологический, подчинён принципу гештальта. Все процессы и явления растолковываются благодаря нахождению соответствующих структур в мозговых процессах, которые разъяснялись, основываясь на физической теории электромагнитного поля Фарадея и Максвелла.
Не останавливаясь на достигнутом, исследователь продолжал свои исследования вместе с К. Коффкой и М. Вертгеймером. В 1929 году была опубликована их совместная работа «Гештальтпсихология» (Gestalt Psychologe) – манифест школы гештальтпсихологии, систематическое и возможно даже лучшее изложение этой теории.
В 1938 Кёлер написал книгу «Роль ценностей в мире фактов». В 1955 г. перебрался в университет Принстона, в 1958 г. стал профессором психологии Дартмутского колледжа. В 1959 году в научном журнале публикуется его статья «Гештальтпсихология сегодня». В ней было написано о влиянии гештальтпсихологии на психологическую науку США.
В понятии мотивации он пришёл к следующим фактам:
- В человеческом опыте мотивация является динамическим вектором (…).
- Если на пути нет препятствий, это направление совпадает с воображаемой прямой линией, проведённой от объекта к объекту.
- Направление опытного вектора – это направление к объекту (к уменьшению рассматриваемого расстояния) или от него (к увеличению).
- Сила может варьироваться. [5]
В завершении статьи автор делится желанием создать общую работу вместе с бихевиористами.
Модификации эксперимента б. в. зейгарник
Изучая когнитивные факторы, многие ученые пытались объяснить как первоначальный эффект, так и различные исследования, которые порой не повторяли оригинальный эксперимент.
Одними из таких ученых стали сотрудники университета Колорадо.
В первом эксперименте они попытались сопоставить методы, использованные Зейгарник (1927 г.). Однако одним из необходимых изменений было использование только ментальных задач, без вхождения в структуру исследования задания, связанного с моторикой рук.
Субъектами стали 39 студентов (25 женщин и 14 мужчин) из Мичиганского университета. В этом исследовании использовались задачи с двадцатью словами, в том числе математические, логические и аналитические (Мослер, 1977). Все они были разбиты на отдельные группы и требовали для успешного решения от 15 секунд до четырех минут. Каждая задача была представлена на отдельном листе бумаги и имела свое краткое название, например, «Мост».
Следующим этапом была субъективная оценка при помощи шкалы. По каждой ранее приведенной задаче испытуемым было предложено оценить, насколько они уверены в том, что их ответ был верным.
Субъектам были предоставлены следующие инструкции: «у вас будет ряд заданий. Пожалуйста, работайте быстро и точно. Не решайте задания интуитивно: попробуйте все проанализировать и дать четкий ответ. Как только вы заканчиваете одну задачу – вам тут же предоставят следующую. Не беспокойтесь, если вам не удастся закончить решение».
Следуя этим инструкциям, испытуемым были представлены две первые задачи. Одна была простой, и каждый участник завершал ее в течение периода между 30 и 210 секундами. Вторая была достаточно сложной, и каждого испытуемого успешно прерывал экспериментатор между 15 и 60 секундами.
Сразу же после окончания выполнения всех 20 заданий участников попросили написать о заданиях, которые они могли вспомнить. Также экспериментатор просил отметить, насколько правильно участники решили каждую задачу, которую они смогли вспомнить, исходя из субъективной оценки корректности.
Результаты показали, что участники практически одинаково хорошо вспоминали как незавершенные задания, так и задания, которые они успели выполнить, и были абсолютно уверены в правильности их решения.
Был сделан вывод, что уверенность относительно того, как хорошо участники справились с задачей, формирует чувство удовлетворения.
Также выяснилось, что свободное запоминание выполненных задач немного лучше, чем запоминание прерванных задач. Однако это неудивительно, учитывая, что субъект тратит значительно больше времени как при верном решении задания, так и при ошибочном, по сравнению с временным отрезком, который тратится на выполнение прерванной задачи.
В другом исследовании американский психолог Джон Аткинсон сосредоточился на мотивационных аспектах завершения задачи. Он также обнаружил подтверждение эффекта Зейгарник, но отметил, что на запоминание незавершенных задач также влияют индивидуальные различия между участниками.
Аткинсон пришел к выводу, что те субъекты, которые подошли к задачам с более высокой мотивацией к их выполнению, пытаются решить как можно большее их количество и, соответственно, число незавершенных задач при условии лимита времени увеличивается. Напротив, если участник был менее мотивирован, статус невыполненной задачи был менее интересен для него и, соответственно, менее запоминающимся (Аткинсон, 1953).
Еще одним вариантом классического эксперимента стало исследование М. Овсянкиной относительно желания испытуемых вернуться к завершению прерванной задачи.
Суть его состояла в том, что субъектам давали для выполнения простейшее задание – например, сложить фигурку из разных элементов. Когда задание было почти выполнено, экспериментатор прерывал участника и просил выполнить абсолютно другое действие. В это время экспериментатор должен был «нейтрализовать раздражитель» — накрыть стимульный материал газетой, бумагой, тканью и т.д.
После того, как второе действие было завершено участником, экспериментатор должен был сделать вид, что чем-то очень занят и не слышит вопросов субъекта, но в то же время, должен был за ним наблюдать. Оказалось, что 86% участников возвращались к первому действию, которое было прервано в начале.
Левин, ознакомившись с результатами этого исследования, сначала был возмущен, почему взрослые люди возвращаются к выполнению бессмысленных и глупых задач, таких как простое складывание фигур. Но затем он пришел к заключению, что эмоциональное и психологическое напряжение, возникающее в ситуации решения любой по сложности задачи, должно быть снято, иначе наше сознание постоянно будет нас возвращать к этому незавершенному действию.
Принципы гештальт-терапии: теория поля и принципы изменения в гештальт-терапии
1. Принцип организации
Большая часть из того, что может показаться случайным или нелогичным, на самом деле является закономерным: то есть, значимым в некотором контексте, который частично или полностью нами не осознан. Поведение и феноменологический опыт, рассматриваемые как часть целого поля, или в конкретном контексте, оказываются организованными, закономерными и имеющими значение.
2. Принцип единовременности
Существует группа факторов в поле, которые определяют поведение в настоящий момент времени и которое включает в себя, как говорил Курт Левин – «прошлое вспоминаемое сейчас» и «будущее предвидимое сейчас».
Особенно ярко это можно наблюдать при терапии психической травмы.
Какое-то кол-во людей, которых можно рассмотреть, как погранично организованных, которые плохо контролируют собственные импульсы, очень любят эту концепцию – то, что их патология напрямую связана с травмой. Исторически эта концепция исходит из катарсического метода, который использовали Брейер и Фрейд в лечении травматической истерии.
Смысл которого заключается в том, что травматический опыт необходимо вскрыть, то есть добиться того, чтобы человек вспомнил и пережил его, и тогда за счет повторного переживания (катарсиса) все изменится.
Но если человек вспоминает о событиях давно случившейся травмы (это относится к любой психической травме), то это значит, что каким-то образом контекст настоящего поля актуализирует этот травматический опыт.
То есть травма не просто тогда была и что-то необратимо сломала, травма и воспоминания о ней каким-то образом воспроизводятся в настоящем, созвучны контексту настоящего. И вот эта логика присуща гештальт-подходу.
Если я вспоминаю травматические события или меня тянет в детский опыт, или в воспоминания о детско-родительских отношениях, то, конечно же, эти отношения уже не актуальны, НО есть что-то в поле, что вызывает к жизни эти воспоминания. То же касается нашего фантазирования о будущем – в клиническом смысле очень многие фобии таким образом организованы, через катастрофические фантазирования. Фобия – это фантазия чаще всего, а фантазия – это проекция в будущее. Но что-то есть в контексте настоящего поля, что вызывает эту фантазию.
Наиболее часто это сходные, феноменологически близкие переживания.
Любое поведения и реакция может быть понята в контексте настоящего и актуального поля. Иногда можно встретить описание – как депрессивная организация поля, или нарциссическая организация поля. Важно понимать, что гештальтисты в этом смысле ушли от понимания фиксированной личности. Личность сильно зависит от контекста, и сильно задается ситуацией.
Мы включаемся в поле благодаря нашей Id-функции, которая «понимает» контекст быстрее чем разум.
В 90-е годы Джакомо Ризолатти на случайных опытах с обезьянами открыл зеркальные нейроны префронтальной области коры головного мозга, которые отвечают за внутреннее моделирование поведения других внутри самого себя. То есть мы можем зайти в комнату, увидеть людей и можем понять, о чем идет речь. Мы способны понять это без слов.
Таким образом мы постоянно находимся в текущем поле, в потоке, которое отражается внутри нас.
3. Принцип сингулярности или уникальности
Противоположный персонологическому подходу.
Например, есть депрессивные личности: и есть ситуации, когда человек с большей частотой будет реагировать на них депрессивно-пораженческим способом, то есть человек всегда поступает для другого хорошо, для себя плохо. Но в то же время есть «окошки шансов», в которых этот человек имеет возможность поступать по-другому. А представление о нем как о депрессивной личности (у самого человека, у его терапевта), могут удерживать терапевта в рамках концептуальной системы, и терапевт может не видеть эти окна возможностей у клиента.
4. Принцип изменяющегося процесса
Принцип изменяющегося процесса — каждую секунду мы не такие как чуточку раньше, потому что поле постоянно изменяется. И соответственно, нельзя с этой точки зрения говорить о личности, как о чем-то стабильном.
Но системы защит нашей самооценки стремятся вернуть нас к прежнему положению вещей. В любой системе существует инерция, поэтому наше представление о себе – Personality функция – стремится все время самоутвердиться. Чем больше мы держимся за свое представление о себе, тем больше вероятность того, что мы отстанем от актуального контекста поля. Если я буду пытаться притянуть представление о себе под меняющийся контекст, то я получу то, что называется невротическим расстройством – острое несоответствие своего способа приспособления к жизни к текущей ситуации.
В гештальт-терапии есть такой прием – следование за фигурой клиента, за потоком сознания, за доминирующим фокусом внимания, который всегда отражает жизнь наших потребностей. А потребности задаются не только изнутри, а и снаружи, вот этим изменяющимся контекстом.
5. Принцип возможной значимости
Ни одна из частей поля не является более значимой и не может быть исключена, в том числе и сам наблюдатель. Это признает некоторый субъективизм диагностики вообще. Моя диагностика очень сильно задана моим контекстом. Часто психиатры пациентам, с которыми не ладятся отношения, назначают более тяжелые препараты, рационализируя это тем, что препарат более эффективен.
ПРИНЦИПЫ ИЗМЕНЕНИЯ В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ
Традиционно считается, что в гештальт-терапии существуют три принципа изменения, которые обладают лечебным действием:
Осознанность – это осознавание формирования и разрушения гештальтов потребностей в поле «организм-среда». То есть как формируется потребность, откуда она берется, с чем она связана и где я могу найти удовлетворение, и как именно я смогу ее удовлетворить. Наблюдение и осознавание этого процесса называется осознанностью.
Принятие ответственности.
Очень часто ответственность отчуждается и приписывается внешним факторам. В психологии это называют локусом контроля – интернальный (расположенный внутри) и экстернальный (расположенный вовне). Теоретики психологии оптимизма отмечают, что беспомощность, переживаемая депрессивными клиентами, часто связана с экстернальным локусом контроля. Крайне зависимый способ существования, когда человек переживает мир так, как будто бы в нем ничего от него не зависит, он является жертвой обстоятельств, жертвой внешних событий, он приписывает ответственность чему-то внешнему – окружению, семье, стране.
Приписывание ответственности – это очень детский механизм переадресации ответственности. Если я ударился об стул – это стул меня ударил, стул плохой. И таким образом, легче переживать какие-то фрустрирующие события. Но психотерапия (не только гештальт-терапия) строится на принципе передачи ответственности, если я понимаю, как я участвую в том, что со мной делают, даже если со мной действительно что-то делают (!), у меня появляется несколько способов ответов на среду. И, если на меня оказывается давление, то каким образом я позволяю это давление усилить, или каким образом я же это давление могу ослабить?
Психологи, которые пережили концентрационный лагерь, в частности Франкл, очень ярко описывают, каким образом люди могли противостоять системе тотального уничтожения и подавления человеческой личности, потому что выбор был всегда.
Кто-то сливался с контекстом, который задавался извне – люди ели из того же ведра, которое было отхожим местом, их били, кто-то ломался в течение первого дня – ничего не делая, принимая решение умереть. А кто-то даже в этой ситуации находил внутреннюю опору – принимал ответственность за свое существование, организовывал себе свой внутренний мир, чистил зубы, писал дневники, планировал и таким образом, удерживался в течение длительного времени.
Отчуждение ответственности лишает наше «Я» способности действовать, и часть работы гештальт-терапевта – это постоянное возвращение ответственности – «как ты участвуешь в том, что ты делаешь?», «как ты участвуешь в том, что с тобой так делают?», «как ты участвуешь в том, что ты переживаешь?»
И третий принцип, техническое отличие гештальт-терапии, которое существенно изменило и другие направления (в частности психоанализ – перестал быть методом «там и тогда», очень многие аналитики работают в «здесь и сейчас») — это работа «здесь и сейчас»,исследование в настоящем – то есть как любой процесс проявлен в настоящем.
Важно понять, что, когда к нам приходит клиент, его актуальность никогда не находится в настоящем. Типичная и частая студенческая ошибка, когда клиент что-то описывает терапевт сразу же спешит задать заученный вопрос клиенту – «А как это со мной связано?»
Для того, чтобы энергия пришла в настоящее, она должна быть мобилизована, так как фокус энергии клиента всегда находится в прошлом опыте. Тем не менее этот опыт постепенно начинает разворачиваться в настоящем опыте. И технический прием, который используют гештальт-терапевты – это «презентификация», то есть, постепенный перенос акцентов с процессов, которые происходят «там и тогда» на «сейчас» (но для этого сначала эти процесс должны быть привнесены в ситуацию терапии).
Кроме того, это непосредственно наблюдение процесса «здесь и сейчас» — в ситуации «Я и Ты, здесь и как».
Но для того, чтобы перейти к этой «гештальтистской» интервенции важно знание контекста, на котором это возникло, не истории, а контекста. Технический прием для этого – челночное связывание (см. пред. лекцию).
Если говорить о практической работе гештальт-терапевта, мы можем работать в контакте двух феноменологий, в диалоге, не прибегая к сложным теориями или инструментам, а опираясь на логику собственной интуиции, задавая вопросы, проявляя любопытство, интерес.
Очень многие гештальт-терапевты работают именно таким образом – опираясь на свое собственное любопытство, следуя за фокусом энергии клиента, фокусировкой проблемной зоны, нахождения в диалоге по поводу проблемной ситуации.
Однако специфическим гештальтистским инструментом является эвристическая схема Пола Гудмена (наиболее известная) – схема цикла контакта. Это гештальт-диагноз ситуации. По сути дела, это способ понимания гештальт-терапевтами того, как организованы проблемы клиента. И согласно этой схеме существует две оси – ось ординат, которая отвечает за некоторое возбуждение, ось абсцисс, которая отвечает за некоторое время жизни потребности. В похожем графике можно расположить любую потребность – пищевую, сексуальную. Любое организмическое возбуждение достигает пика, затем удовлетворяется, и затем энергия возбуждения падает.
Согласно этой схеме Self организуется в несколько последовательных фаз:
1 фаза – преконтакт. Когда потребность начинает осознаваться, в этот момент работает Id-функция. На основании телесных возбуждений мы определяем собственные аппетиты, свою потребность, некоторые желания, которые возникают из фона. Эти фигуры могут конкурировать между собой, но все-таки какая- то потребность выходит на первый план.
Наиболее красноречивый пример патологии Id-функции – это депрессия которая становится эндогенной, меня все перестает радовать. Я это иногда объясняю клиентам, что представьте, что вы не спали 15 дней и забыли об этом – то, естественно, что вас ничего не будет радовать. Есть что-то, что вы утратили, потребность контакт с которой исключен, и поэтому вы отчуждаетесь и от других потребностей.
Ид функция способствует тому, что мы понимаем, чего мы хотим, прежде всего через тело. Фигурой становится аппетит, мы определили, чего мы хотим и на этом фаза преконтакта заканчивается.
Клиенты в тревожном состоянии, импульсивные, они часто проскакивают эту фазу, сразу же переходят к действию. В гештальте используется такой прием, как замедление – дать клиенту побыть в фокусировке своих собственных телесных событий.
Потому что очень часто, проскакивая какое-то возбуждение в фазе преконтакта, человек стремится организовать новый опыт, часто во внешней ситуации, не будучи в контакте с собственными импульсами. Как в анекдоте про хирурга и ассистента: «Тюк… Я сказал ногу… Тюк… Я сказал левую…»
То есть действие опережает осознавание.
И это часто является показателем импульсивной тревоги, а тревога, в свою очередь, часто скрывает нераспознанную потребность. Это такой поверхностный слой, под которым находится какое-то более глубокое чувство.
Механизмы прерывания контакта (или в современном гештальте используется более корректное обозначение: способ регуляции границы контакта – границы контакта, пролегающая между собой и средой, или внутри себя самого, это граница нашего осознавания текущего процесса):
Конфлуенция
Когда потребность начинает осознаваться, если я ее не четко понимаю, я имею дело с конфлуенция. Я не знаю, чего я хочу и что мне нужно. Конфлуенция это нормальный способ существования, до 90% активности мы можем проводить в конфлуенция.
Любой процесс становится автоматическим, мы перестаем распознавать, чего мы хотим, и мы становимся абсолютно полезависимыми. Как-то потребности нас ведут, мы что-то делаем, без особого участия сознательного выбора. Мы просто следуем за потоком, в какой поток попали, там и течем.
Такой способ существования характерен для маленьких детей, и, находясь в конфлуенция, полностью адресует ответственность внешнему миру. И это нормально, потому что он сам не способен удовлетворять свои потребности. Он подает только сигналы. Внешний мир в лице мамы распознает эти потребности, пытается отразить их и удовлетворить.
Когда человек имеет пассивно-зависимую установку, он демонстрирует конфлюэнтный способ. Он просто приносит состояние и ждет кого-то кто это состояние изменит.
И чем более клиент структурно нарушен, чем меньше он отделяет эмоции и чувства (часто это клиенты с пограничной организацией, у них существуют амебные эмоции-таксисы – комфорт/дискомфорт) – приходится много с такими клиентами тратить времени на то, чтобы человек научился понимать понять, чего именно он хочет, и что именно он переживает в данный момент.
2 фаза – фаза контактирования.
Наступает тогда, когда потребность уже осознана. Когда я начинаю искать способ удовлетворения своей потребности во внешнем мире. Фигурой становится объект внешней среды, на который направлена потребность, и фоном становятся все другие объекты, которые с этой потребностью не связаны.
Для чего гештальт-терапия уделяет такое внимание чувствам и эмоциональному опыту?
Эмоция всегда имеет некоторую направленность. Не бывает так, что я просто злюсь, тревожусь или раздражаюсь. Работа гештальт-терапевта состоит в связывании эмоций и ситуаций.
Большая часть патологий (невротического, психосоматического характера) связана с тем, что человек перестает замечать связь между эмоцией и ситуацией, которая вызвала эту эмоцию. А эта эмоция всегда направлена на какой-то конкретный объект.
И первое прерывание на этом уровне – интроекция.
Интроекция существует даже у животных, например, котенок не рождается с врожденными механизмами игры, он научается им, наблюдая за кошкой. И социальное научение имеет очень большое значение. Но патологической интроекция становится тогда, когда на пути критического осмысления действительности возникает прерывание – человеку нельзя думать, нельзя выбирать, существует жесткие, ригидные правила и человек как бы вынужден соглашаться с этими правилами, иначе контакт будет разорван. Тогда возникают сложности с признанием автономии клиента в раннем детском возрасте, он должен быть в какой-то степени зависим, должен убрать то, что Перлз называл дентальная агрессия, то есть должен перестать использовать зубы и захватывать только, что ему дают.
Интроекция приводит к тому, что у человека возникает много правил, норм и предписаний. Через интроекцию проходит любой опыт, любой способ реакции, и мы в большинстве случаев находимся в слиянии с собственными интроектами – мы считаем, что что-то хорошо, а что-то вот так как оно есть. Крайний случай «победы интроекции» — это интроективная депрессия, когда человек на уровне переживания воспринимает события мира как что-то неизменное, он отказывается что-либо делать, потому что абсолютно уверен, что это никак нельзя изменить.
Словесные маркеры интроекции: это Я-высказывания – «если что-то случилось, то я несу за это ответственность» (ответственность при интроекции принимается за то, за что человек не может отвечать), «я не могу» (за которыми скрывается интроективная мораль, то есть описание того, что человек должен и не должен делать).
Следующий механизм, который расположен рядом – проекция.
Суть в том, что я отдаю ответственность внешней среде и наделяю внешнюю среду тем, что есть во мне – очень часто распознается по безличным местоимениям («это», «оно» или «ты меня раздражаешь», «ты заставляешь меня испытывать это чувство»). Способ говорения, который адресует ответственность за происходящее внешней среде.
Более сложный способ проекции – проективная идентификация – мощная проекция, которая искажает поле взаимодействия, так что другой начинает вести себя так, как от него ожидают.
Проекцией являются наши фантазии, наши рассуждения о будущем, катастрофические фантазии. Очень часто мы не встречаемся с другими людьми, если у нас развит проективный аппарат.
Условия, в которых развивается проекция, когда я другого как-либо опасно спрашивать о том, что он на самом деле переживает, я должен просчитывать, строить внутреннюю модель другого, потому что узнать непосредственно в контакте – сложно. Поэтому я начинаю догадываться, я начинаю прогнозировать поведение, и затем доверяю своему прогнозу. Совсем грубый случай проекции — это аутистическая проекция, когда человек ушел во внутренний мир, создал там внутренний объект и затем наружу проецирует, по сути подменяет внешний мир внутренним.
По сути любое наше общение проективно, мы несвободны от проекций, мы каждый раз переносим новый опыт. Степень дифференцированности нашего Я определяет точность наших проекций.
Если человек остался на пограничном уровне функционирования, то есть не очень дифференцирован, он как правило берет один-два признака и на этом основании делает выводы.
Такие клиенты не вступают в реальный контакт, не рассматривают полностью другого, они «очень хорошо знают» других людей.
Паранойя – классический способ проекции. Нет более уверенного человека, чем параноик, он никогда ни в чем не сомневается. Если интроективный сомневается во всем, и по сути, феномен сомнения – это не ассимилированная интроекция (есть что-то, но так быть не должно, и тогда я начинаю сомневаться так ли этой). То проекция – это полное отсутствие сомнений.
Параноик – абсолютно уверенный в себе человек. Нет чего-то, что б изменило его суждение, и любое суждение, которое выскажете вы, будет скорее свидетельствовать против вас или в пользу одной из его гипотез.
Проекция может лежать в основе ретрофлексии (специфический гештальтистский термин, означающий поворот энергии, направленной на внешний мир на самого себя – определяется по возвратным местоимениям, себя, себе, сам себя, самому себе и пр.). Человек начинает использовать самого себя как среду.
Изначально было описано четыре механизма, а чуть позже появился механизм – дефлексия. Она сигнализирует о переносе энергии с одного объекта, более опасного, на другой объект – более безопасный. Проявляется в большом количестве вышучивания, объяснений, в многословии – забалтывании ситуации, в гештальте со времен Перлза называют такой «разговор о» – «эбаутизм-от англ.about».
В гештальте принято останавливать этот витиеватый разговор, уходить от «понимания» абстракций, переводить их в прямые послания. Этот «разговор о» имеет защитную цель – не фокусировать неприемлемые или труднопереносимые возбуждения. Например, гнев, когда клиент злится, но злиться опасно и тогда он многословно, вязко объясняет, что происходит. Дефлексироваться может стыд, тогда возникает очень много описаний, малопонятных, сопровождающихся аффектом скуки, то есть не возникает интереса.
Еще один механизм, который выделили еще позже – эготизм. Это системная ретрофлексия, когда человек не переходит к средней модальности (Серж Гингер так называет контакт между объектом потребности и потребностью как таковой), он всегда немножечко в футляре. «Мое безумие будет не ограничено, но в рамках приличного» — то есть человек постоянно находится в личностном контроле, он не полностью включен в действие.
Средняя модальность – это режим, где отсутствует «Я» и «Ты», а присутствует некоторые «Мы», в которой человек может застрять. И здесь некоторые авторы выделяют конфлуенция второго типа – если я не очень хорошо понимаю, чего я хотел и вошел сюда, мне сложно выйти потому что неудовлетворенная потребность задерживает меня в ситуации.
Следующая фаза — постконтакт – потребность удовлетворилась. На этой фазе я оцениваю действие. Этот этап характерен для нарциссических нарушений, когда я не могу признать действие как обоснованное, оправданное, и обесцениваю его значимость. На это этапе действует механизм придания значимости(валидизации) и обесценивания (девалидизации).
И работает функция Personality (Личность) – я это сделал, я человек, который может это делать. При нарциссических нарушениях, сколько бы человек не сделал, страдает именно этап присвоения.
И в конце каждого терапевтического сеанса мы так же уделяем время для ассимиляции и присвоения опыта.
Эту модель можно использовать для «фельдшерской» работы в гештальте, «этажерка сопротивлений» — под дефлексией скорее всего лежит ретрофлексия, под ней в свою очередь проекция, под проекцией интроекция, а перед интроекцией – слияние (конфлуенция). Следование по этажерке сопротивлений позволяет подобраться к самому динамическому «началу» процесса нарушения удовлетворения потребностей. Это не все механизмы, только базовые, подробно о них мы поговорим уже на конкретных примерах в практической части занятий.
